Арман Баймуханов - Аул без воды. Повести и рассказы

А мол, того, что давало государство, родителям было мало!

Вымогательством это было потому, что если родители школьника не сдавали деньги, то на него организовывалась травля. Ребенка унижали при его одноклассниках тем, что, мол, семья у него бедная – мама и папа не могут сдать деньги в школьный фонд. Успеваемость ученика педагогами искусственно занижалась – они ставили ему плохие оценки. И школьная жизнь ребенка превращалась в кошмар.

Но, самое главное – с этой проблемой ничего не могли поделать правоохранители. Потому, что с юридической стороны школами всё было выстроено «шито-крыто». А родители были настолько запуганы, что мало кто из них решался обращаться в полицию. Они думали, что лучше сдать деньги, чем подвергать скитаниям своё чадо – ведь обратись они в полицию, то устроить ребенка в другую школу было бы крайне трудно.

Итак, стояла тёплая летняя ночь, по краям топчана вились спелые виноградные лозья. И известный криминальный авторитет, державший в страхе всю округу, жаловался журналисту на то, что школа вымогала с него деньги!

– Напиши об этом статью? – молил он. – Это же беспредел конкретный! – говорил Арсен, делая большие глаза.

Я был в шоке от того, что даже криминального авторитета принудили платить взносы в школу. И глядя на то как он листал дневник своего сына, думал, кто же больший бандит: человек передо мной с тремя ходками или законопослушный директор школы?

Власти Казахстана неоднократно объявляли школьные поборы незаконными, но они все равно продолжали – и, вероятно, и по сей день продолжают иметь место.

Через неделю Арсена взяли за разбойное нападение, слышал, что его приговорили к десяти годам лишения свободы.

С тех пор я больше его не видел.

Кроме этого случая

День близился к концу, на часах шел шестой час вечера. Редакция небольшой газеты, в которой я работал, расходилась после пяти. И мы оставались в офисе вдвоем с редактором. Был он мужиком взрослым, лет под шестьдесят. Мне же еще не было и двадцати пяти и потому, я любил послушать рассказы из его молодости или даже просто мужские жизненные советы.

Зазвонил телефон и я поднял трубку. Звонила женщина. Слабым голосом она стала жаловаться на то, что врачи не выписывают ей необходимых для лечения лекарств и просила приехать к ней корреспондента, так как она хотела пожаловаться на медиков в газету.

Признаться, мне под конец рабочего дня куда-либо ехать совсем не хотелось. За окном было лето, вечер обещал быть погожим, и оттого я с вялостью и неохотой рассказал редактору о том кто звонил и почему.

– Ну, съезди, – попросил тот с намёком, что мол, вряд ли что может быть серьёзного под вечер.

И я поехал по адресу. Вошел в подъезд, пробежал на нужный этаж. К моему удивлению, дверь в квартиру была приоткрыта.

– Есть кто? – заглянул я внутрь.

– Входите, – раздалось из дальней комнаты.

Неуверенно, я прошел на голос. В одной из комнат, в постели лежала пожилая женщина. Вид у неё был больным.

– Это я вам звонила. Хотела пожаловаться на то, что мне не хватает обезболивающего, которое выписывают врачи, – сказала она дрожащим голосом. И тут же ее слова прервались криком. – А-а-а, – закричала она.

Мне стало не по себе, потому как я понял, что вероятно, она была больна серьезно, раз её донимали такие боли.

– Давно вы больны, – начал я издалека.

Женщина мне рассказала, что болеет уже продолжительно. Оказалось у нее была последняя стадия рака. Услышав это, я оробел. Впервые перед собой я видел обреченного человека. Дух мой поник и я совершенно не знал, что делать.

Я спросил есть ли у неё дети и та ответила, что у неё есть сын, который жил в соседнем городе. Больная стала мне рассказывать о своей молодости, о своей жизни. В комнате на дверной ручке висела сумка синего цвета. Я сразу же узнал её. С такими сумками я видел социальных работников, которые ходили некоторое время назад по городу во время кампании по переписи населения. Проследив направление моего взгляда, женщина стала рассказывать, что работала почтальоном.

– Я была такая молодая, я была такая красивая, – говорила она о себе в прошедшем времени. От этих слов на моей голове встали дыбом волосы. Человек лежавший передо мной на кровати говорил о себе так, будто его уже не было.

– Я была такой харизматичной, такой сильной…

Когда видишь перед собой человека, смирившегося с тем, что ему скоро умирать, то понимаешь насколько тленен этот мир. Когда человек живет, он не понимает всей ценности того, что называется жизнью. Ну а когда же подходит тот самый момент, он начинает относится к бытию иначе. Он начинает ценить всё то, что у него было! Каждое мгновение жизни, которую он прожил. Мне казалось, что женщина, видя себя в своем воображении, гордилась тем, какой она была. Гордилась своей внешностью, своим характером – гордилась всем своим существом. И смирились с тем, что того человека, которого она видела, больше уже не будет. Она размышляла о себе, как размышляет человек на границе между жизнью и смертью. Я понял, что когда близится тот самый час, человек считает все свои плюсы и минусы. И видит себя со стороны. И что в то мгновение главное для него – то, кем он был – хватало ли у него сил быть больше на стороне правды, чем кривды.

Всё это потрясло меня до глубины.

Её слова прерывались криками. Болезнь, вероятно, была уже в серьезной стадии и оттого женщину мучили приступы боли, от которых не спасало даже обезболивающее. Я был абсолютно подавлен и совсем не знал, что мне делать. Дослушав её рассказ, я засобирался.

– Не уходите, – тихо сказала она.

Но я не мог больше терпеть. Моя психика – и без того богатая на фантазию, и без того живая на воображение – была на грани. Она рисовала мне картины, от которых волосы шевелились на моей голове. То, что я видел было пределом для моего неравнодушия.

Я поднялся со стула.

– Не уходите, – повторила она.

Я вышел из комнаты, вышел из квартиры. Я ушёл. И был потрясен. Я видел живого человека, который относился к самому себе так, словно его уже не было.

На следующий день я позвонил сыну этой женщины. Представился и объяснил, что его мать жаловалась в газету о том, что ей не хватало лекарств.

– Правда ли это? – спросил я его.

Тот мне ответил, что все в порядке и что поводов для беспокойства нет – лекарств хватало. Прощаясь, я ему рекомендовал проводить больше времени с матерью.

За все случаи, когда люди обращались в прессу как в последнюю инстанцию в поисках правды, не было ни одного, чтобы я не сумел помочь.

Кроме этого.

Ведьмина «порча»

Разные бывают случаи в журналистике, бывает – ведешь расследование, бывает – хочет толпа тебя взять в заложники. А бывает и порчу ведьма наводит! Как-то раз жители одного из алматинских микрорайонов обратились в издание, где я работал, с открытым письмом в адрес администрации города, с требованием, чтоб в их микрорайоне закрыли офис колдуньи. Они пояснили, что некая ведунья сняла квартиру в их микрорайоне и в ней принимала клиентов. И все бы ничего, да только народу валило – тьма. Очередь на консультацию выстраивалась с четвертого этажа до конца подъезда.