Сергей Захаров - Каталонские повести. Новая проза

И все же она волновалась, и преизрядно. Если бы степень волнения измерялась в метрах, мы, думаю, оставили бы Джомолунгму далко внизу.

Первый прокол, тем не менее, произошел совсем не там, где ожидалось – и случился еще до начала экскурсии. Встреча была назначена на двенадцать дня. Когда стрелки убежали к десяти минутам первого, я стал тихонько надеяться, что мои малодушные мольбы возымели действие, и еврей действительно передумал – и в ту же минуту зазвонил мой мобильный.

Я принял трубку – на обратном конце линии сдавленным от ярости голосом поинтересовались, какого черта я опаздываю. «Чегта» – сказано было именно так. Я возмутился – опаздывали не мы. Еще через пять минут нервных переговоров выяснилось, что мы попросту перепутали отель: мы ожидали у «Каталония Плаза Каталуния», а еврей с семейством, оказывается, жил в «Каталония Палас».

Быстро просмотрев нашу почтовую переписку в телефоне, я все же убедился, что ошибся, сообщая данные по отелю, он, но сути это не меняло: он был там, а мы – здесь, и ничего хорошего в этом усмотреть было, при всем желании, нельзя.

Вот и первый урок из тысячи, которые предстояло усвоить нам со временем: всегда уточняй не только название, но и адрес отеля, особенно в Барселоне, где отелей, содержащих в названии слово «Каталония» – около полусотни.

Но ошибся-то, черт побери, он! К тому временни, когда мы, с опозданием в полчаса, все же встретились с ним, я непонятным образом успел успокоиться, и даже посуроветь – во всяком случае, вместо выяснения отношений Марк (так звали адвоката и главу), взглянув на меня, лишь молча пожал мне руку и невразумительно махнул другой в сторону миловидной жены и двух совершенно одинаковых, но разнополых рыжих детей – знакомство состоялось.

Я не без злорадства отметил, что на белоснежных шортах отца и мужа красуется свежее пятно, явно оставленное апельсиновым соком. Снова я закипал. Отель был самый пятизвездный, что лишь добавило мне ненависти. Да, да – ненависти! Потому что я уже ненавидел адвоката и все его семейство – за всю ту бездну унижений, через которые мне еще предстояло пройти. От этой ненависти и безысходности у меня сперло дыхание, я злобно и неразборчиво крякнул – и экскурсия началась.

Боже… Боже. Боже! Ангелы, кажется мне, должны были восплакать и вострубить апокалипсис на небесах!

Выглядело это так: в глубоком молчании и с преувеличенно умным лицом (никому, кроме меня, не видимым) я шел на деревянных ногах впереди, за мною в кильватере следовали такие же немногословные клиенты… Следовали, не терпится сказать мне, «гусь в гусь» – знаю, такого выражения нет, но должно бы быть, потому как, по словам замыкавшей Маши, именно так все и выглядело: шагали они строго один за другим, выстроившись по росту, на полусогнутых – и совершенно синхронных – ногах, напоминая смешливой Маше группку влекомых злою силой на заклание гусей. «Злую силу» воплощал я. Сама Маша, как я сказал уже, прикрывала тылы, следя, чтобы гуси не разбежались вдруг ко всем собачьим чертям.

У первой достопримечательности (кажется, это был дом Батльо), я внезапно встал – так резко, что Марк даже ткнулся носом мне в спину, оборотился к аудитории, простер над детьми Израиля ленинскую длань и дикторским, совершенно бесцветным и чересчур громким голосом выдал им, без единой заминки или запинки, полную информацию по объекту.

На фоне предыдущего гробового молчания речь моя возымела сильный эффект – даже на меня самого. Мальчик Йонатан забыл во рту палец и глядел на меня не мигая. Девочка Соня, самая живая из всех, даже забежала мне за спину – я уверен, в поисках кнопки, которая привела запрятанный во мне автомат в действие. Жена адвоката неопределенно и неосмысленно улыбалась в пространство, как человек в состоянии гипнотического сна. Сам глава беззвучно шевелил губами, явно проговаривая про себя особенно удачные обороты моей металлической речи.

Нащупав во всеобщей тишине окончание паузы, я вновь издал агрессивный кряк, предлагая приступить ко второму акту.

В знакомом походном молчании и заведенным попрядком мы переместились к следующему объекту – где ситуация до мельчайших деталей повторилась. С великолепной бездушностью говорящей заводной машины я снова пролязгал набор академических сведений, обильно уснащая речь архитектурным жаргоном – и, повинуясь кряку, мы двинулись дальше.

После десятка повторений палец во рту забыл уже сам адвокат. Удивление его переросло в изумление и выродилось в недоверие: он явно сомневался, что все происходящее имеет место быть на самом деле. Видимо, по этой причине, на одном из тихих по-индейски переходов он внезапно схватил меня за руку, останавливая, ткнул пальцем в очень второстепенный модернистский особнячок, где из красот имелся разве что затертый, верблюжьего цвета ковер перез входом, и уставился на меня торжествующе: а ну-ка, как ты теперь выкрутишься?

Он не знал, что, подстегиваемый ужасом от предстоящей экскурсии, я разъял всю необходимую мне для работы Барселону на кирпичики, обнюхал и рассмотрел под микроскопом каждый из них, присвоил их, внеся в обширные склады памяти – и затем сложил заново. Я вызубрил ее – мою рабочую Барселону, и уесть меня на этом поле было сложно. Потрясенный, Марк схватил и крепко пожал мою руку еще раз.

Он взял все три экскурсии и стоически выдержал их, что уже сродни подвигу. Положа руку на сердце – экскурсии эти были ужасны: как яблоки из папье-маше или секс с резиновой куклой. В ту пору мы не понимали еще, что цифры и даты – величайшее зло, а знание без страсти – мертво.

Расставаясь в конце третьего дня, он записал мой телефон и сказал, с отзвуками недавнего потрясения в голосе:

– Послушайте – но это феномен. Это нереально. Я дам вашим контакты своим друзьям. Потому что это невозможно!

Тогда я счел его слова за комплимент – хотя сейчас склонен считать, что относился не к моим экскурсоводческим талантам, а скорее, к атракциону безграничных возможностей человеческой памяти, который был троекратно продемонстрирован ему за весьма умеренную сумму. Сейчас я и сам не верю, что такое возможно – и заплатил бы, не колеблясь, вдвое больше, если бы кто-то смог удивить меня подобным.

Самое интересное, что адвокат действительно сдержал обещание (евреи в этом смысле очень обязательные люди), и через месяц-другой к нам потянулся целый ручеек клиентов из Нью-Йорка. К тому времени, кстати, им достался «гораздо более ценный мех» – мы быстро набирали мышечную массу в профессии.

А Марку я до сих пор и от всей души благодарен за это, пусть и своеобразное, признание нашей профессиональной годности. Признание это было первым – и самым важным. И эту, первую нашу, экскурсию, я помню до сих пор. Первую экскурсию и вообще не забудешь – как первую жещину, первый выстрел из настоящего оружия… Как первую, черт возьми, любовь – хотя я до сих пор не знаю, что это такое.