Андрей Виноградов - Трубадур и Теодоро, или Две двести до Бремена

Рискну предположить, что этим друзьям Трубадура весьма нескоро доведется узнать из его уст всю правду о себе, раз уж событие это напрямую связано с вероятностью урегулирования финансовых отношений. Надеюсь, что и со мной в ближайшие годы он будет сдержан и кроток. Как и положено с кредитором. Хотя романтика парусов никогда меня не увлекала, обошлось. Я вообще с детства побаиваюсь воды. Исключения делаю только для содовой.

– Под парусом в шторм… Это же форменный ад! Ни одному нормальному человеку не придет в голову туда соваться. Если, конечно, это не единственный и последний способ заработка. Спасатель, к примеру. А чтобы вот так, добровольно, да еще за немалые, скажу тебе, деньги… Лодки же не копеечные, совсем нет. Ты подстегни фантазию, представь себе: ветер молотит – кувалда, мать его, вселенская, волны черные, вспененные, злобные. Кто мать ветра? Мельница устроит? Ну да, все наоборот. Отстань, а?! Мачту снесло, корпус трещит, скрипит, будто зубы крошатся. Внутри задраенной, заблеванной каюты – пара особей, бесполых от ужаса. Цепляются за что только можно, головы берегут, надеются, что они им еще пригодятся… – Трубадур явно на что- то отвлекся, я решил было угадать и подумал про мотоциклистов, их шлемы, но поторопился. – Представил? Да, забыл про томик Бродского, чудом удержавшийся на полке. Не нравится Бродский? Хорошо, пусть будет Твардовский, какая разница! Прости. Это не тебе, это я Иосифу Александровичу. Офигительно романтично! Хочется воскликнуть: «Так держать!», – вспоминая детсадовского завхоза, который нас, мальчиков, учил писать стоя.

Каюсь, что я не совсем по-товарищески подверг цензуре экспрессивную речь Трубадура, однако, обладая толикой воображения, вы легко получите представление о его (и своем в том числе) запасе ненормативной лексики, удивительной кладовой суррогатов эмоций.

Кстати, у бушменов есть сказка «Сын ветра», изобилующая непроизносимыми именами, но суть не в них – там есть и мать ветра, и она тоже ветер.

Среди владельцев моторных яхт я, признаться, тоже встречал любителей романтического экстрима, но в общем и целом Трубадур был прав – эта публика все-таки посолиднее. Солидность вообще в контрах с экологичностью, мне так кажется. А может быть, все идет от моих приятелей из «Гринписа» с их неуемной стрит-культурой в одежде и неразделенной верой в нашу общую обреченность. Правда, должен признать, зарабатывают они на своих «тараканах» неплохо. Словом, кто с дизелями и без парусов, те зиму не любят. Бывает, и они покидают причалы зимой, но пасутся в море исключительно днем, ненадолго и только в хорошую погоду. Иначе говоря, редко выходят, почти никогда.

В этом году все тем более стоят на приколе, такая прикольная нынче зима. У Трубадура на прошлой неделе треть черепицы с крыши сдуло, как и не было, а прогноз обещал солнце и штиль. Трубадур бесновался:

– Какой прогноз?! Где он твой прогноз?! Вот и напиши, мудак, своим мудакам начальникам, что штиль сдул. Обычный для этих мест мудацкий штиль.

Впоследствии я так и не понял, купился ли страховой агент на обаяние моего приятеля, с наслаждением произносившего повторяющийся эпитет по-русски, или нет.

Все-таки хорошо, думал я, что Трубадур хоть кому-то не задолжал, а то ведь, неровен час, зачерствел бы душой, вынужденно пряча эмоции.

Вечером, когда стемнело, мы вдвоем изобразили на влажном песке фигуру, напоминавшую огромного неуклюжего Голема, на груди написали «Прогноз» и щедро помочились на надпись.

Говорят, что прогнозы к нашим нынешним бедам отношения не имеют, не могут они поспеть и не поспевают за переменами климата. Мол, всему виной глобальное потепление. Но Трубадур недоверчив. Во- первых, талдычат об этом те же метеорологи, что потчуют нас прогнозами с гнильцой, а во-вторых – Трубадур грешит на Хорхе, который не так давно перекладывал крышу на его доме. Похоже, на сопли черепицу крепил. Да еще красотка соседская Лусия гарцевала в зоне прямой видимости. Туда пойдет, назад вернется… Отвлекала, короче, и без того не самого способного и трудолюбивого парня. Хорошо еще, что у испанцев под черепицей монолит из бетона, а то метался бы Трубадур с тазиками от одного водопада к другому в каждый дождь до самого лета.

Спрашиваю у Хорхе, когда он крышу приятелю начнет восстанавливать, сам я второй на очереди, а он говорит, что лучше выждать, пока всю черепицу сдует – «с края легче будет идти». Вот же осёл, прости Господи… Трубадур сразу сказал ему, что «идти» можно прямо сейчас и набросал примерный маршрут.

– Дебил криворукий, – оценил Трубадур уходящего Хорхе.

– The bill? – неожиданно обнаружил тот первичные признаки английского. – Завтра занесу.

– Не заносись, – урезонили его по-русски. Я урезонил, так как автор реплики про дебила слегка опешил:

– Вроде бы дурак дураком…

А Лусии Трубадур ничего не сказал. Ни слова упрека, ни даже намека. Та и в самом деле хороша, чертовка.

Отец Лусии внешне похож на короля российской эстрады – такой же смуглый, большеглазый, сам весь большой, шумный и, что характерно, нерусский. Русской была мать девушки. Трубадур в жизни не видел ее, даже на фотографии, но безошибочно угадывал в дочери те неуловимые черточки без названий, которые всегда очаровывали его в соотечественницах, тем самым немало осложняя и без того непростую жизнь. Выспрашивать подробности у «короля Филиппа» (так Трубадур сразу же окрестил соседа) было неловко, собирать сплетни – унизительно. Однако, стоило Трубадуру при знакомстве упомянуть, откуда он родом, как улыбку ветром сдуло с лица испанца, следа не осталось.

«Похоже, не я один купился на это самое «неуловимое без названий»… Чую, не меньше моего ты вкусил, бедолага», – мысленно рассудил Трубадур, но искреннего сочувствия не испытал. Даже выжившие не испытывают искреннего сочувствия к павшим, а тут – оба, смотри-ка, в пролете. Так что Трубадур вполне простительно позлорадствовал: «Значит не везде и не во всем, что бы там ни утверждали расплодившиеся хулители, господствовала в советские времена политика двойных стандартов. По части баб, прямо скажем, все было очень даже честно: что своим, то и на экспорт. А посему – страдайте теперь, сраные подслеповатые сеньоры, в свое иностранное удовольствие. Так то!»

По правде говоря, Трубадур с первого дня удивительным образом расположился к соседу. Догадывался, понимал, что «привез» он в свою жизнь, покатавшись на «русских» горках. Чувствовал: схожих тягот было – хоть отбавляй. А вот тот, в свою очередь, отнюдь не спешил растрачивать себя на встречное дружелюбие.

На самом деле, у «короля Филиппа», конечно же, было другое имя. Звали его Мигелем, но Трубадур обещал себе вспомнить об имени, данном соседу родителями, не раньше, чем на испанский трон сядет нынешний молодой наследник. Исключительно из политкорректности. Не должно быть в Испании двух «королей Филиппов».