Андрей Проскуряков - In Vino

– Натиск, – устало произнёс Сырников и в изнеможении сев на землю, посмотрел на совершенно пьяного товарища, улыбавшегося разбитыми губами.

Тащить восьмидесятикилограммового атлета Довганюка на себе до остановки оказалось делом настолько сложным (разница в весе составляла почти двадцать килограммов), что Антон думал, не бежать ли за подмогой. Макс был в стельку пьян и ему, видимо, выбили правый плечевой сустав, а ещё повредили кости стопы, отчего он не мог идти, и даже стоять вертикально, так что его пришлось тащить волоком прямо по грязи за здоровую левую руку. Уже запихивая пятиборца в старые Жигули, которые на счастье тормознули почти сразу, Антон услышал его первые слова. Шамкая кровавыми губами, Довганюк озабоченно сказал:

– Крошовки. Кро-шовки фодбери, а то Пафыч… уфьёт, если посеряю.

В больнице, понимая, что скрыть алкогольное опьянение (за такое легко можно и из аспирантуры вылететь) – «важнейшая задача на данном этапе» (любил Сырников в те времена чёткую военную терминологию), Антон сразу взял в осаду лечащего врача, который вполне удовлетворился условиями мирного соглашения, в виде привезённой Марикой канистрой молдавского вина (того самого, с которого и началась вся заварушка) и в истории болезни отметил только трещину плечевой кости справа, перелом кубовидной кости левой стопы, множественные ушибы мягких тканей лица и сотрясение мозга легкой степени тяжести и несколько ушибов мягких тканей в области живота. Все внутренние органы железного пятиборца были целы. Узнав, что всё обошлось, Антон впервые за многие годы истово перекрестился.

Уже утром следующего дня Марика, Антон и лаборантка Женя сидели в палате у Довганюка и тихо смеялись над старыми анекдотами. Макс, весь в бинтах, морщился при смехе от боли, и всё время пенял Сырникову, что тот его назвал бомжом, на что Женя пару раз замечала, что если и бомжик, то самый красивый и благородный. А тот смотрел на неё не отрываясь и, видимо, переосмысливал какие-то важные вещи.

…Время шло своим чередом и, вернувшийся к жизни и тренировкам Довганюк, через полгода защитил диссертацию, совсем бросил пить и женился на той самой Жене, отец которой, человек очень серьёзный, сразу включил зятя в околоспортивный фармацевтический бизнес. А ещё через месяц развалился Союз, закрылась Лаборатория, навсегда уехал в США профессор Гогуля и началась Эра первоначального накопления капитала, вознесшая некоторых, как и Максима, на столичные высоты, а иных утопившая в болоте провинциальной нищеты. Антон тоже успел защитить диссертацию, удачно женился, но, устав бороться с произволом, полубандитским хаосом и своей невостребованностью в столице, вернулся в родной Зарецк. Через пять лет судьба свела старых друзей при очень неожиданных обстоятельствах.

В Зарецке упрямый Сырников решил зарабатывать тем, чему посвятил многие годы, а именно спортом, и открыл зал Восточных единоборств на Пролетарской улице, в бывшем клубе Завода безалкогольных напитков. В большинстве своём в это время все подобные спортивные клубы служили поставщиками боевиков для силовых группировок с экономическим уклоном, и местный рэкетир Иван Хохов сразу же заинтересовался предприятием Антона.

Сам Хохов-старший, был первым человеком, создавшим в 1985 году в Зарецке полуподпольную секцию «боевого кун-фу», на основе которой он в девяностом году сформировал летучий отряд рэкетиров, после чего секцию закрыл за ненадобностью. «Крышевать» пытались всех подряд, от обанкротившегося молокозавода до уличных старьёвщиков и не всегда удачно. В городе до сих пор помнят туповато-жестокую и при этом весьма комичную банду с низкорослым, бритым на лысо Ваней-Чугунком во главе. Параллельно Иван Иванович, читавший в детстве единственную книгу про пионера Тимура и понимавший, что так, как сейчас, жить стыдно, продумывал варианты для отступления в более-менее легальный бизнес, каким бы оксюмороном в те годы это не звучало. В девяносто четвёртом он бросил пробный шар – заполонил город и окрестные селения разлитыми по хлипким бутылочкам шампунями и гелями из серии «Дикая ягода». Запах от содержимого пузырьков исходил такой крепкий и противоречивый, что во время принятия ванны казалось, будто где-то неподалёку медведь навалил в лесной малинник. Через год в городе появилась дешёвая водка с северного Кавказа, весь её поток также контролировал Хохов. В начале нулевых он открыл первый фирменный алкомаркет «Жесть и стекло» и уже не Хохову платили за крышу, а он отвозил в определённое время круглую сумму высокопоставленным людям в погонах, не забывая поздравить на все праздники также прокурора и арбитражного судью. Теперь у него был легальный бизнес, а сам Иван Иванович стал бизнесменом и метил в депутаты, куда в итоге и пробился. Одновременно (и, видимо, негласно соревнуясь) с местным джинсовым королём Николаем Кобецким он построил громадный особняк, который, как и большинство феодальных замков той поры был уныл и не пригоден для жизни, поражая лишь размерами и вычурными башнями. Почти все подобные жилища девяностых были со временем оставлены людьми, их обладатели переселились в современные дизайнерские дворцы, оснащённые по последнему слову техники, а по пустым залам краснокирпичных построек бродили тени братков, не доживших до светлого депутатского настоящего.

Сын Хохова-старшего был не такой. Ровесник Хмелёва, Пехлевина и всей разинской банды, Эдик Хохов, с медицинской точки зрения был классическим эпилептоидным психопатом, с бездной обаяния, но не знавшим жалости и сочувствия, и, в отличии от отца, обладавшим высоким интеллектом, показным эстетством и склонностью к манипулированию людьми. Незаурядным умом он был обязан своей матери, которая происходила из разветвлённого семейства зарецких партийных функционеров, за годы советской власти выроботавших характерный аристократически-чиновничий стиль жизни со всеми необходимыми атрибутами типа мейсенских сервизов, библиотеки мировой литературы, прислуги, заграничных вояжей и репетиторов для единственного отпрыска.

А тогда, весной девяносто первого, Иван Иванович пришёл в спортивный зал Сырникова со своим шестнадцатилетним сыном (постепенно входившим в дела отца), двумя телохранителями и потребовал, помимо ежемесячной платы, ещё и бесплатно тренировать своих новобранцев, обучая их уличному бою. Сырников, погрузившийся в пучину долгов и пахавший как вол, чтобы обеспечить семью, возмутился, вскипел, дело дошло до взаимных оскорблений. Телохранители вышли вперёд, а Антон кричал, вызывая на честный бой Хохова-старшего. Но никакого боя не было, Хохов увёл своих людей, на ходу бросив, что ждёт ответ через неделю. В эту же ночь сгорели старые «Жигули» Сырникова. Милиция составила акт, что в автомобиле замкнуло проводку, но Антону было ясно, чьих это рук дело.