Андрей Проскуряков - In Vino

Я не помню ни одного сорта винограда кроме ркацители, который очаровал бы меня сразу с первой дегустации, а потом всю оставшуюся жизнь оставался для меня образцом совершенства. Если вы хотите выбрать вино, идеально подходящее к грузинской кухне, от повседневной до праздничной, то стоит подумать о ркацители. Дикий горец, укрощённый и европеизированный винодельческим гением Чавчавадзе, стал утончённым и стройным, был принят в самых лучших домах как аристократ, а вина под маркой «Цинандали», где этот сорт выступает в гармоничной паре с роскошным и терпким мцване, -это лучшие вина Грузии.

Жаль, что сейчас, в конце восьмидесятых годов, вина, разлитые в бутылки с надписью «Цинандали», утратили былую славу и былой вкус.

Кисть ркацители совершенна: она напоминает кубок новобрачных, из которого, переливаясь через края, исходит пена игристого вина. Если же ркацители выдержать в квеври, то вино приобретает охристо-янтарный оттенок, теряет липово-медовую лёгкость, но приобретает основательность и очень сложное звучание, похожее на традиционное многоголосое грузинское пение, отражённое эхом гор. Такое вино чуждо современным веяньям, оно равнодушно, словно монастырь Джвари, смотрит на бег времени, суету и перемены, оно незыблемо как островерхие грузинские часовни высоко в горах, дожидающиеся вместе с местными пастухами, воинами, виноделами и сыроварами трубы архангельской.

Красным сортом винограда, растущим здесь повсеместно, является саперави. Молодое вино из этого сорта, называемое «маджари» меня никогда не впечатляло, но, когда я попробовал «Мукузани» из устья реки Иори, я стал уважать саперави, умеющий так красиво вызревать и стареть в бочке. Тяжёлое, сложное, шоколадно-мускатное «Макузани» может доставить истинное удовольствие самому капризному гурману.

Именно эти сорта – ркацители и саперави – составляли большую часть посадок в совхозе. Лучшим участком для виноградников считался холм Савети, а верховодил на нём мой друг Константин Контрадзе.

15 марта 1935 года за выдающиеся успехи, достигнутые трудящимися республики в области сельского хозяйства и промышленности, Грузинская ССР награждена орденом Ленина. В связи с этим событием, в совхозе «Самшобло» прошёл торжественный митинг с концертом. Митинг открыл какой-то важный и очень толстый гость из Тбилиси, говоривший о том, что Советская Грузия должна стать мировым центром виноградарства, виноделия и чаеводства. После его отъезда, нас собрал довольный директор (только что получивший благодарность от руководства) и сообщил, что в целях обмена опытом с французскими трудящимися, виноделы и виноградари Грузии командируются в Бордо. От нашего совхоза членами делегации станут заведующий производственным цехом Вячеслав Яхно, главный технолог Иван Зуй и начальник опытного участка Константин Контрадзе. Костя после этого известия ходил, высоко подняв голову, подкрадывался к девушкам и хитро щурясь спрашивал, что бы они хотели, чтобы он привёз им из Парижа. В итоге его популярность выросла до невообразимых высот.

Однако, кандидатуру Контрадзе не согласовали на самом верху. В итоге составилась делегация из восьми человек, четверо из которых были партийными руководителями из Тбилиси, а один – из Гори. От нас поехали только Яхно и Зуй.

Грузины часто повторяют, что не бывает плохого вина, бывает вино, которое не нравится, но я замечал, что они при этом лукаво щурятся. До того дня, как я попробовал дешёвое бордо, сделанное из недозрелого урожая каберне фран и мерло и передержанное в древней, почерневшей от времени дубовой бочке, я знал только один вид откровенной бурды, тот, что мы между собой называли "слив". Этот самый слив вырабатывался из самого плохого винограда разных названий, не отвечавшего даже требованиям третьего сорта, неспелого, часто, наоборот, перележавшего на жаре или даже местами подгнившего. Предназначался этот «слив» для производства креплёного спиртом напитка, отпускаемого на разлив. Часто на гниющий виноград налетали тучи насекомых, и сок отжимали прямо с ними, после чего добавляли изрядную порцию свекольного сахара и виноградного (а иногда и плодового) спирта, так что о достойном вкусе и запахе речь уже не шла.

Но привезённое из вояжа бордосское шато, разлитое в полуторалитровые магнумы тёмного стекла, претендовало на гордое звание вина, о чём свидетельствовала беззастенчивая надпись на этикетке: «Гран вин де Бордо».

Контрадзе, как всегда хорошо информированный, ибо заигрывал с секретаршей директора Алевтиной, рассказал нам впоследствии, что Зуй и Яхно, на самом деле, привезли из французской командировки два чемодана отборного кларета лучших урожаев, но нам, простым виноградарям и виноделам, с невинным видом подсунули бурду, купленную по два десима за бутыль на обочине деревенской дороги. То-то мы удивились, когда в абсолютной тишине, будто совершавший тайнодействие откупоривания кувшина с джином, наш молодой технолог Шапикоев, отшатнулся от горлышка бутыли и изобразил гримасу страдания! А я так и сидел, замерев от предвкушения грядущего счастья и не понимал, что же произошло.

Дух скотного двора фонтанировал из наших стаканов с бордо больше часа, а мы в замешательстве ждали, может он когда-нибудь выветрится? Но нет. Это «шато» было таким старым, усталым и так тяжело болело, что было признано нами инвалидом Крымской войны. Не думаю, что Яхно хотел подложить друзьям свинью, он просто сэкономил немного денег, и всё. Зуй, например, с тех пор щеголял дорогим портфелем из мягкой рыжей кожи и фетровой шляпой удивительного бежевого цвета. Да и директор теперь частенько посматривал на запястье, где на кожаном ремешке сияли часы Оникс с календарём, будильником и пятью камнями. Один Контрадзе ходил с опущенной головой и сторонился весёлых девушек, которые завидев его, кричали: «Товарищ Котэ! Где наши подарки? Неужели вы забыли их в Париже?» Гордый Костя от этого страдал невыносимо, как от зубной боли, но нас поглотила работа на винограднике и всё со временем забылось.

И всё же, нам с Костей удалось попробовать нечто особенное, что было привезено из той европейской командировки. Спустя два месяца, когда впечатления от дрянного шато сгладились, Зуй, завидев меня и Костю, праздно стоящими у склада, воровато оглядываясь подошел к нам и достал из своего знаменитого теперь портфеля аптечный двухсотграммовый флакон, в каких обычно хранят спирт.

– Правый берег, чистое мерло, – сказал он, передавая нам склянку. – Никому не показывайте!

Мы, смеясь над Зуем, ушли в избушку на винограднике и там попробовали его мерло. Впечатление было сильным: тона ягодного варенья, мяты, кориандра, кардамона, фиалки, гвоздики, можжевельника, полыни, пижмы, шандра, гранатовой кожуры, бессмертника и выделанной кожи столь гармонично сочетались с яркой кислотностью, что мы час сидели, причмокивая и вздыхая. У Кости, помимо его драгоценного саперави, теперь появился ещё один фаворит, и он стал мечтать о том, чтобы высадить лозы мерло на Савети.