Денис Соболев - Севера. Большой сборник рассказов

Прогонистое блестящее серебром тело забилось в руках, упало на лед. Язь запрыгал, собирая на себя снег и вызвав у деда за спиной восхищенный выдох:

– Ух ты е! Это ж… Ну ты…

Его напарник хмыкнул совсем уж осуждающе. Поднялся, подхватил бур и пошел буриться в другое место. Я же готов был плясать от счастья. Язь! Первый в жизни! Зимой! На мормышку!

– Батя, я язя поймал! – я гаркнул так, что весь плес повернулся в мою сторону. Мужики улыбались. Они очень хорошо понимали мои эмоции. Батя глянул на меня сурово, кивнул и вернулся к своей удочке, но я-то видел, как он улыбается…

Солнце показалось над тайгой, и морозец окреп. Так всегда почему-то зимой – выходит солнце, и мороз прижимает особенно сильно. Ненадолго, но крепко. Но я мороза не ощущал, мне было жарко! Язь уже затих, прихваченный холодом, и я взял его в руки, обтер ладонью снег, любуясь его ярким серебряным блеском. Красавец!

Дед, стоявший за спиной, уже вернулся к своей удочке, и я остался один на один со своей радостью. Даже как-то немного обидно, что никто со мной вместе не радуется. Ну да ладно, пора продолжать…

Лунку затянуло тонким ледком, пришлось ломать его черпаком. Мормышка нырнула в потемневшую на солнце воду, ушла ко дну. Я играл и так, и эдак, менял скорость и ритм, пробовал в полводы… тщетно. Ни одной полкевки больше. «Ну я это… пошутил же….Пусть еще клюнет кто-нибудь, а?» – обратился я неизвестно к кому. Но этот кто-то меня не услышал. Ни единой поклевки.

А плес жил своей жизнью. Народ перемещался, общался, восхищенно матерился на рассвет. Кто-то сходил к лесу и затеплил костерок, к которому потянулся народ со всего плеса, и закипели разговоры.

Кто о знакомых рассказывал, кто на начальника жаловался, кто на жену…. Пошел по кругу первый читок, за ним второй… Всегда так на рыбалке. Батя пришел с нашим походным котелком, начерпал в него воды из лунки и пристроил к огню. Вовка пришел следом, достал из кармана газетный кулек, протянул отцу – в том кульке Вовкин фирменный чай. Старший сын у Вовки служит в Тихоокеанском флоте и регулярно шлет отцу посылки с диковинами со всего света. А Вовка большой ценитель хорошего чая, и сын его, Серега, в каждой посылке обязательно присылает ему чай. И не просто какой-то чай, а чай флотский, тот самый, ностальгический. Вовка служил на флоте и флотский чай ни на что променять готов не был. К слову сказать, чай был и правда хорош…

Народ у костра собрался в основном бывалый, разговоры перемежались солеными шуточками и взрывами хохота… Все это говорило только об одном – рыба не клюет не только у меня. Но этот факт никого особо не расстраивал – не за рыбой мы на рыбалку ездим, точно вам говорю. Солнце поднялось окончательно, снег засверкал тысячами блесток, заставляя щуриться. Поднялся легкий ветерок, и я тоже пошел к костру, греться.

Оба деда были уже там. Хмурый, увидев меня, насупился сначала, но потом хлопнул меня по плечу тяжеленной рукой, затянутой в шубенку, подмигнул заговорщицки и прогудел густым басом, обращаясь к присутствующим:

– А малец-то того, с утра поел чего-то… большой ложкой.

Народ заржал, посыпались предположения, чего именно я наелся, кто-то спросил, не осталось ли у меня еще.

– Так у деда спросите, у него много – я не собирался безропотно терпеть насмешки.

Над плесом повисла тишина. Батя невозмутимо заваривал чай, Вовка подкладывал в костер сушняк. Дед, так и не убравший руку с моего плеча, внимательно вглядывался в мое лицо пару секунд, а затем вдруг захохотал, закинув голову и задрав к небу клочковатую белоснежную бороду. Народ грохнул следом, кто-то толкнул деда локтем:

– Как он тебя, Михалыч, а? Уел, уел…

Второй дед, тот самый, махорочный, хрипло прокашлялся и провозгласил:

– Еще один Соболь объявился. Валер, это ж твой?

Батя разогнулся, хрустнул спиной и ответил:

– А то не видишь…

– Вижу, как не видеть, ваша порода, языкатая…

Кто-то заржал, кто-то спросил:

– А старшего чего с собой не привез?

– А старший в забое, уголек рубает.

– Ты смотри, династия прям. Ты-то в шахту пойдешь? – это уже ко мне.

– Не, нечего там делать.

– А куда ж ты пойдешь?

В разговор вступил батя:

– А ты с какой целью интересуешься?

Спрашивальщик не смутился:

– Ну как же, у меня вон дочка растет. Парень толковый, обженим махом…

– Много вас таких женильщиков. Не, мы просто так за здорово живешь жениться не станем. Вот ежели бур свой в приданное дашь, тогда еще подумаем…

Со всех сторон полетели советы, чего еще надо запросить и как ловчее жениться. И тут откуда-то из-за спины раздался неуверенный голос:

– Мужики, у меня это… лунка замерзла. Кинет кто-нибудь палку?

Плес грохнул. Плес жахнул. Плес заржал так, что с елок в дальнем лесу посыпались иголки. Молодой паренек в очках и явно большом треухе ошарашено смотрел на ухохатывающихся рыбаков. Дождавшись, когда установится относительная тишина, он очень серьезно спросил:

– Мужики, ну лунка-то мерзнет. Есть у кого палка?

Его вопрос потонул в общем хохоте. Отсмеявшись, Вовка подошел к пареньку, протянул ему бур:

– Бури новую. Только старую не разбуривай, ножи посадишь. И вообще… если старая лунка перестала нравиться, ищи новую.

Кто-то неподалеку зашелся в хохоте пуще прежнего, мужики загомонили, зашумели.

Паренек, увидев в Вовке родственную душу, спросил:

– А чего все смеются?

Вовка, не желая обидеть паренька, отговорился:

– Да не обращай внимания, настроение у народа хорошее, вот и ржут как кони. Ты вот скажи лучше – тебя как зовут?

– Вовка – парень отчаялся что-либо понять и настаивать не стал.

– Тезка, значит. А работаешь ты где, Вовка?

– На почте – Вовка поправил очки на переносице и шмыгнул носом.

– Печкин! Как есть Печкин! – дед Михалыч размашистой походкой подошел к двум Вовкам. – Быть тебе Печкиным, сынок.

– Так и знал – Вовка вздохнул, махнул рукой и пошел бурить лунку…

Вот так Бедариха окрестила никому до той поры неизвестного парня Вовку. Раньше он был просто Вовка, а теперь – Печкин! Еще одна легенда родилась на Бедарихе. А сколько их таких было? Сколько еще будет? Я неподалеку от Бедарихи нырял в промоину, и вытащили меня, зацепив буром. Батю на Бедарихе все знают как самого уловистого, а Вовке дали прозвище Врунгель за его бесконечные рассказы про флот. Деда Михалыча все уважительно именуют Батей – он тут самый старожил. Когда перестанет на лед ходить, почетный титул Бати перейдет к другому такому же заслуженному. До Михалыча почетным Батей был совсем невзрачный с виду дедок Гаврилыч. Он был навроде хозяина плеса. Костерок всегда делал, чаем угощал, если кто без пайки на льду оказался. Подойдет к каждому, о житье-бытье расспросит. Когда помер Гаврилыч, всем плесом хоронить ездили… А здоровенный рыжий мужик отзывается на Малыша. Этот Малыш на спор три десятка лунок за раз бурнул, всему плесу хватило…