Глеб Карпинский - Ледяная дорога. Исторический роман

– А где сеньор Мойша? – спросила она, пытаясь понять, в чем дело.

– Я точно не знаю, сеньора. Меня срочно вызвали в мэрию и попросили заменить его. Как видите, я только успел перерезать горло козленку старика Андиано, и кто сейчас разделывает тушу, ума не приложу. А ведь посмотрите, какая стоит жара!

Народ вокруг киоска начинал собираться и галдеть. Все бурно обсуждали, куда делся газетчик. Предлагались просто неправдоподобные версии от ареста за скрытый гомосексуализм (якобы Мойша таким образом был завербован английской разведкой) и до похищения несчастного марсианами-коммунистами.

– Да, что Вы чушь городите! – возмутилась только что подошедшая Кончитта. – Какие марсиане-коммунисты?

Собравшиеся в очередь крестьяне встрепенулись и повернули в ее сторону головы, так уж повелось, что все прислушивались к мнению этой уважаемой прачки. Пожалуй, все грязное белье Риомаджоре прошло через ее огрубевшие и красные от хронического артрита руки, и кто, если не она, знал настоящую правду о всех и вся.

– Газетчик просто сошел с ума, буквально сразу, как в деревню прискакал первый почтовый экспресс. Потом он понесся в порт, даже не забежав к больной жене попрощаться! – продолжала она, рассказывая все это толпе зевак таким спокойным тоном, как будто это было привычное происшествие. – Лодочник Джулио всю ночь катал пьяного Марио и очень удивился, когда ему высыпали в ладони всю свою недельную выручку. «Гони в Аргентину, Джулио. Сдачи не надо!», – велел ему весь мокрый Мойша. Ведь этот псих доплыл до лодки и вцепился зубами в весло, точно готов был перегрызть его. Естественно Джулио не мог отказать, к тому же безумный страх в глазах газетчика передался и ему, и даже пьяный Марио, а все мы знаем буяна Марио, так ведь? – толпа одобрительно закивала. – Не рискнул возражать против смены курса, и они втроем отчалили еще до того, как солнце проснулось над бухтой.

Многие слушатели с недоверием отнеслись к рассказу прачки, и даже некоторые попробовали устыдить ее раскатистым смехом.

– А кто же тогда поведал тебе, Кончитта, всю эту историю, если они взяли билет до Аргентины в один конец? – засмеялся кто-то.

– Болван! – разозлилась прачка. – Ты не знаешь патриота Марио! Как только огни фонарей на тропе влюбленных стали скрываться в тумане, тоска по отчему краю стала такой невыносимой, что он свалился в море, и, как полагают спасатели, еще какое-то время барахтался в нем, пока ему не откусила ногу акула.

– Санта Мария! – ахнули все.

– Бедный Марио, – послышались вздохи и возгласы.

– И понимая, что конец его близок, – продолжала Кончитта, – он успел крикнуть «Il Duce ha sempre ragione» (Вождь всегда прав!)

– Какая прекрасная смерть!

– Этот сволочь мне должен тысячу лир! – опомнился кто-то.

Потом возникла тишина, и все присутствующие у газетного ларька почтительно склонили головы, и слышно было, как шумит Лигурийское море, и словно сквозь этот шум раздавался едва уловимый и тонущий в пучине волн последний крик патриота Марио.

– Да что ты брешешь, Кончитта! – возмутилась вдруг одна итальянка. – Если что и орал пьяный Марио, так это «Gloria, gloria alla grazia di Dio!» (Слава, слава! Благодать Божья!)

– А я тебе говорю, «Il Duce ha sempre ragione» (Вождь всегда прав!) – наставила на своем прачка, чуть ли не замахиваясь на спорщицу корзиной с бельем. – Ночевавшие на северном склоне пастухи, наверняка, подтвердят мои слова.

– Но послушай, Кончитта, – уточнил еще один сомневающийся, – но если Марио утонул, то откуда ты все это знаешь? Уж не шальная ли акула тебе все это рассказала?

Все опять засмеялись.

– Болван! – пыталась перекричать смех Кончитта. – Разве Марио пьет один? Разве ты видел когда-нибудь Марио без какой-нибудь вертихвостки? Цветочница Марта спала с задернутой на лицо юбкой в лодке. Она спала так крепко, что ее целый час не смогли растолкать карабинеры, и я боюсь, что теперь она помимо двойни, обзаведется еще и тройней, и дети так и никогда не узнают родного отца. О, Святая дева Мария!

– Так откуда же взялись карабинеры в море? – не выдержал уже сам мясник.

Все хватали из его рук газеты, точно вкусные пирожки.

– И ты тоже болван, Лука, – покачала головой раздосадованная прачка. – Такой большой, а не знаешь, что все дрейфующие лодки вышвыривает на берег у Манаролы. Так что проходивший мимо патруль карабинеров принял спящую Марту за контрабандистку.

– А куда же тогда подевались Мойша и Джулио? – спросили ее уже все хором, на что рассказчица, явно ожидавшая этого вопроса, еще больше удивила народ ответом. – Известно куда… Их подобрала американская подлодка, идущая за пингвинами в Антарктиду.

Сара отошла в сторону, чтобы не слушать всю эту пустозвонную болтовню и развернула газету.

Новости оказались неутешительными. На первой странице, на которой отпечатался кровавый след от пальца мясника, был изображен в окружении ветеранов сам лучезарный дуче. Он стоял в штатском, в какой-то надменной позе, со стиснутыми губами, недовольный и страшный, с упиравшимися в бока руками. Ниже был опубликован манифест о «высшей итальянской расе», под которым подписались видные преподаватели, известные ученые, а также представители католической церкви. Сара бегло пробежалась глазами по этой фашисткой статье, призывающей ограничить права евреев, и, ужаснувшись, поспешила прочь. Романтическое настроение было испорчено, и его даже не поднял пьяный, душераздирающий ор двух мужчин, бредущих по пляжу в обнимку, в которых все признали лодочника Джулио и знаменитого пьянчужку Марио, невредимого и на двух ногах.

– Giovinezza, giovinezza, primavera di bellezza! (Юность, юность, весна красоты и счастья!) – распевали они со слезами на глазах гимн отважных, часто спотыкаясь и поднимая друг друга. – Della vita nell’asprezza, il tuo canto squilla e va!! (Среди жизни, полной испытаний, песня твоя звонкая летит!)

Вилла Джузеппо или Сasa di Ingegnere (дом инженера), как называли ее местные жители, располагалась на скальной, обласканной солнцем возвышенности вблизи Риомаджоре. Она выделялась на фоне живописных террас и разноцветных деревенек Лигурии особой отчужденностью и даже серостью и больше походила на опустевший средневековый замок. К вилле вела одна единственная извилистая дорога, мощенная из камня, и по ней поутру можно было наблюдать, как ползет, тарахтя на каждом изгибе, поднимаясь в гору, древненький Isotta Fraschini, везущий свежую рыбу и корреспонденцию для Джузеппо. Правда, были и другие малоизвестные тропы через скалы, уходящие к мелким, труднодоступным пляжам, но Сара ими не пользовалась, опасаясь нападения со стороны разбойников – потомков сарацин, прячущихся от карабинеров и поныне.

Сара еще издалека услышала гудок Антонио, водителя Джузеппо и остановилась, ожидая приближение машины. Это был молодой, компанейский парень, которого ее муж присмотрел еще в порту пару лет назад.