Любовь Сушко - Кошмар победы. Князья и воины

– Ты думал, что пакости свои все искупил уже? – спросил его бес, – нет, дорогой мой, все только начинается. Приготовься узнать не самые приятные вещи о внуках своих и о себе самом.

Он помолчал немного, а потом снова к нему обратился:

– Надеюсь, ты помнишь, (Владимир отличался поразительной забывчивостью) что Олега из-за тебя Гориславчием прозвали? Они дальше тебя пойдут в травле внука его. Втроем захотят они стереть князя Игоря и весь род его с лица земли – трое на одного, хороши богатыри, даже твоим негодяям неповадно было так поступать.

Он пригляделся к молчаливому собеседнику своему и видел, как он бледнел и морщился.

– Что же ты не спросишь меня, кто именно так поступит? Рюрик Ростислава твоего во многом обогнал, сынок в коварстве папашу переплюнул, а он, мерзавец, еще мечтает, чтобы я ему в этом помогать стал. Бес показывал свое искреннее негодование. И Роман, хотя он не так коварен и подл и о благородстве иногда задумывается туда же прет, потому что привык быть только с победителями. Ему приходится с подлецами знаться, но это его не оправдывает. А то, что Всеволод творить станет, это ты должен своими глазами узреть. Мне ты все равно не поверишь. Могу признать, что тебе это не снилось – это первая моя похвала тебе за все времена. И усмешка, по – настоящему зловещая, озарила довольную рожу его.

– А остановить их нельзя? – спросил очень тихо Владимир, готовый идти на какую-то сделку, но он заранее знал ответ беса. И бес не потрудился ему на это отвечать.

– Я не хочу на это смотреть, – запротестовал он.

– А я и не спрашиваю тебя, хочешь ты этого или нет, – усмехнулся он. Все будет так, как надо, и нечего выделываться.

Он был подчеркнуто груб, и не собирался меняться по отношению к князю.

– Ты с ними потом пообщаешься, когда они с тобой рядом окажутся. Первого круга этим троим не видать, как собственных ушей, по крайней мере, Рюрику и Всеволоду точно.

Он решил, что о наказании для Романа стоит еще подумать, он хотел быть суровым, но справедливым. Он оставался в этом мире последним оплотом справедливости, других просто не было уже.

Подумав еще немного, и чтобы доставить князю побольше огорчений, он все-таки прибавил:

– Но учти, дорогой, чего бы они ни натворили, с тебя больше спросится. Это ты показал им, что все дозволено. Это ты толкнул их на все пакости. Тебе за все и отвечать. Они пока только готовятся к делишкам своим, – успокоил его насмешливо бес, ты еще ничего не пропустил, и все увидишь, что происходить будет.

Бес уже хотел оставить Владимира одного. Он и с любимцами своими не особенно считался, а об этого просто копыта вытирал. Но когда тот разомкнул уста свои, ему стало интересно, о чем же тот ему сказать сможет.

– Может, и были какие грехи мои, – угрюмо говорил он, но народ мой меня любил, Святым до сих пор называют.

Он даже не сразу понял, что бес хохочет над этими словами его. Такие странные звуки раздавались из уст его.

– Это ты летописцам и потомкам рассказывай, они всему поверят, которые никогда не увидят этому, и правды узнать не смогут, но мне-то голову нечего морочить и себе не лги. Что такое любовь народная, я тебе потом когда-нибудь покажу. Но пока смотри внимательно на то, что породил, и знай, что на тебе останется большая доля их вины. Кстати, о святом, если бы все святые такие грехи совершали, то им-то грешным чего боятся, что их остановить сможет?

И он поспешил убраться, надоело ему говорить обо всем этом, были истории и поинтереснее.

А по дороге бес вспомнил:

– Как хорошо когда-то все начиналось, какими сильными и мужественными были князья. Каким жестоким чародеем считался Волхв, и Рюрик – последний из них тоже был хорош, не зря он отправил его на воспитание к викингам, и они сделали из него прекрасного князя и воина. Да и норманн Од, которого они любовно Олегом называть стали, чем он был плох. Византийцы трепетали, когда он заявился к ним. С какой радостью бес помогал ему весь мир дурачить. Да и Святослав, воспитанный Свенельдом лучшим из лучших, тоже достоин был внимания, хотя часто бывал, не обуздан и безрассуден, но именно он, к великому огорчению и породил Владимира, когда с рабыней связался. Что от этой связи еще произойти могло? Но он решил, что сын рабыни тоже имеет право на многое. Но сын рабыни все равно считал, что его обошли – рабам всегда мало. Вот он все и смял на своем пути. Бес от всей души ненавидел рабов, и жалел о том, что в самом начале не потопил его в каком-нибудь болоте, так, чтобы духу его не осталось в этом мире. Ведь тогда и жизнь по-иному бы текла. Какая странная шутка – жизнь, убери вовремя одного выродка и все пойдет иначе. Только не убрал он тогда сына рабыни. И когда тот сам убрал последнего из скандинавов, Рогволода со своего пути, бес еще забавлялся, но насторожился. А потом все закружилось стремительно. Он вспомнил Рогнеду, которой помогал изо всех сил, когда она хотела убить князя и отомстить за отца своего. Но она была только женщина. И не такой сильной и стойкой оказалась, как ему хотелось и мечталось. Он занес меч над головой Владимира, но тот пробудиться умудрился, и все снова сорвалось. Он так и не смог довести этого дела до конца. И потом он пошел и вовсе бесчинствовать, ничто его больше остановить не могло. Он мог помогать или бездействовать, но вмешиваться, менять что-то по своему усмотрению не имел права. В этом и состояло самое для него неприятное открытие. У беса было еще одно оправдание. Живя столетие среди людей, он во многом вставал на их позиции, и порой почти перерождался. А когда снова приходил в себя. Все уже непоправимо менялось. Нельзя было воскресить мертвых, разрушенный город не быстро отстроить можно было. И того, что победой казалось, нельзя было порой от поражения отличить.

Жизнь потому интересна была, что непредсказуема, и не мог он так быстро ориентироваться в ней, и вовсе был не всесилен, хотя посильнее многих.

Да и скучно со временем стало ему. Если Игорь спокойно на стол сядет, а эти трое его с хлебом и солью встретят и верно ему служить станут, он будет слоняться между ними и какие-нибудь мелкие пакости строить то одному, то другому, сталкивая их лбами.

И не хотелось ему тиши да глади, да благодати. Оттого он так долго по славянским землям и шастал, что не могли эти люди никак успокоиться. Куда там немцам с их законами вечными и неприкосновенными. Что во всех остальными странах ему делать было, когда тут всегда такое творилось. Вот и происходило все так, как происходило.

В те времена, когда бес обвинял Владимира во всех сметных грехах. И, оставив его одного, помчался на землю, ее усовершенствовать на свой лад, братья – князья на земле готовились к самым жестоким схваткам.