Наталья Криммер - Осенняя история

Я наслаждалась этими прогулками и тем, как мне с ним легко и интересно. А он говорил мне, что я вдыхаю в него новые творческие силы, и он открывает в себе возможности, которых раньше не чувствовал и даже не предполагал об их существовании.

В этот же период Стас предложил, сделать с меня скульптурный набросок. Предложил очень осторожно, почти издалека, как будто боялся спугнуть и что-то нарушить в наших доверительных отношениях. Боялся зря, я сама ему помогла.

– Хочешь попробовать? Давай попробуем. Ты же когда со мной знакомился, так и сказал: «мне бы было интересно с Вами поработать». Так давай поработаем.

Он предупредил, что позировать придётся стоя, скорее всего с поднятыми руками, так он видел эту фигурку, а это довольно тяжело.

– Ну, тяжело, что делать. Как говорят, искусство требует жертв, значит, принесём ему эту жертву, – уверенно ответила я.

Стас был удивлён и растроган. Когда мы начали работать, я говорю, «мы начали работать», а не он, говорю абсолютно осознанно, потому что это действительно совместная работа. Так вот, когда мы начали работать, он относился ко мне, по-моему, ещё бережнее, чем всегда. Старался, чтобы больше пяти минут я не стояла, постоянно спрашивал, не устала ли, не дует ли, таскал кофе. В общем, заботился, как мог.

Должна сказать, что это действительно тяжелая работа. Я думаю, когда профессиональные натурщики позируют художникам, это ещё сложнее. Меня «держал» его восторженный и влюбленный взгляд, я в этом взгляде купалась. И, наверное, именно он придавал сил и уверенности. Мне казалось, что на моей коже крем, принесённый Маргарите Азазелло, и я могу всё.

Наш союз был таким самодостаточным, что нам не хотелось никого даже близко к себе подпускать. И Стас сознательно отвергал любые даже дружеские посягательства на «нашу территорию». Потом, он мне говорил, что ни с кем не хотел меня делить. Жутко ревновал, хотя сам себе боялся в этом признаться. Считал, что ревность, это состояние унизительное и не для «птицы высокого полета», коей он себя называл, называл вроде бы в шутку, но как принято считать – «в каждой шутке есть доля правды».

На самом деле поводов для ревности я не подавала. Но, несмотря на это, если хоть минута моего внимания вдруг случайно доставалась кому-то другому, Стасом это расценивалось как личное оскорбление.

Так прошли несколько месяцев, пожалуй, самых счастливых и беззаботных в моей, тогда ещё совсем недолгой, жизни.

– Стас, ты мне снишься. И не сказать, что я часто о тебе думаю. Просто снишься. Как-то само собой приходишь во сне. Мы общаемся, ходим по выставкам, как раньше. И словно не было этих лет, проведённых вдали друг от друга. Наверное, всё-таки думаю о тебе, но даже себе не признаюсь. А во сне же не будешь самой себе врать.

Я сидела на стуле у кровати и держала его за руку. И какая же холодная, безжизненная и слабая была эта рука. Слабая! Я сама не могла поверить, если бы кто-то упрекнул Стаса в проявлении слабости, а сейчас… Я гладила его руку и шептала свои признания. Такая киношная, мелодраматическая мизансцена: он в коме, она страдает и пытается всеми силами достать его с того света. Ещё мгновение, он откроет глаза и скажет: «любимая я вернулся». Чушь! Жизнь, это совсем другая штука, но ведь бывают же и в жизни чудеса. И ожидая этих чудес, я говорила и говорила:

– Знаешь, мне тебя не хватает. Не хватает твоих сумасшедших идей и творческих порывов, не хватает твоего необузданного нрава и часто эксцентрических проявлений. Я скучаю по тебе, Стас! И ты скучаешь по мне. Я это точно знаю.

«Господи! что это?! – я почувствовала, что Стас сжал мою руку. – Да нет, этого не может быть! Мне показалось. Моя дурацкая режиссёрская натура, вечно я что-то придумаю. А может, не показалось? Может…». Дверь скрипнула в палату вошла Лариса Константиновна.

– Ну как вы? – как-то не по врачебному, спросила она.

– Мы, – я поймала себя на том, что впервые за много лет подумала о нас – не он и я, а мы. – Мы, да всё, как было. Только мне сейчас показалось, что он меня слышит.

– Наташа, мы многого не знаем. Когда человек в таком состоянии, он может и слышать и чувствовать. Недаром, он так хотел, чтобы Вы были здесь.

Лариса вышла, а я осталась выполнять свою спасательную функцию. Я вдруг почувствовала, как я ему нужна и утвердилась в посетившей меня недавно мысли: «если не я, то кто же?».

Стас пришёл в себя. Произошло это как-то просто, как будто проснулся. Вдруг открыл глаза, увидел меня и тихо спросил:

– Ты Ангел?

– Нет, не Ангел. Я просто очень хотела, чтобы ты вернулся. Пожалуйста, больше не уходи, – ответила я.

Видеть его такого тихого, слабого и в то же время просветлённого, было совсем непривычно, но всё же это было счастье. Сдерживать слёзы стало совсем трудно, но я постаралась взять себя в руки, встала, отошла к окну, сделала несколько глубоких вдохов и позвонила Ларисе.

Доктор прибежала через минуту. За ней «ребятишки» в белых халатах притащили какие-то аппараты, капельницы. Все суетились. Меня из палаты выгнали, как они сказали: «погулять». Какое уж тут гуляние. Когда Лариса вышла из палаты, на мой вопрос:

– Ну как он?

Ответила:

– Блока читает, – и засмеялась, – такой вот он у нас, неординарный пациент.

Я была счастлива. Постоянно носилась в больницу. А иной раз, там даже ночевала, благо отчитываться было не перед кем – муж находился на съёмках.

За это время я перезнакомилась со всем персоналом. Медсёстры и санитарки мне сочувствовали, поддерживали и помогали, чем могли. Я тогда убедилась, что у нас много по-настоящему хороших людей, умеющих сострадать.

Как-то ночью я случайно услышала разговор молодой женщины – дежурного врача и медсестры.

– Ну, какая же у нашего художника хорошая дочь, прямо не отходит от него. Бывают же такие дети! – восхитилась врач.

– Какая она ему дочь? – возразила медсестра, – она ему жена.

Врач была новенькая и естественно всех нюансов знать не могла, а посвятить во все больничные тайны ее, видимо, еще не успели.

– Как жена? Он же старше её на сто лет.

И тут в разговор вступила бабулька-санитарка, которая проработала в госпитале всю жизнь и помнила Стаса ещё, когда он лежал с прошлой травмой.

– Не жена она ему, – заявила местная старожилка, – любовь у них. Вот как бывает, девочки. Он помирал, без сознания лежал, а как в себя приходил всё её звал. Лариска её еле нашла. Она уж замуж за другого вышла. Но теперь того бросила и сюда прибежала. Вот, что любовь-то с людьми делает.

«Интересно, вот откуда она всё знает. Я сомневаюсь, что Лариса бы стала сливать информацию. Хотя, разносчиков новостей во все века было много, а слушатели подобных историй уж точно найдутся. Вон, как эти девчонки-медички уши навострили. А с другой стороны, что еще ночью в больнице делать, только придаваться самозабвенному трёпу, как дежурный медперсонал или вспоминать, ну, это в данном случае был мой удел. И я вспоминала.