Ольга Климова - Северный ветер. Роман

Шаг за шагом к машине в полном молчании. Согретая голова успокаивалась и лишь немного ныла.

Глава 3. Возвращение в Калининград

Дома Георгия ждал концерт. Концерт, которого ждали и боялись мама и сын, год готовили к нему выступление.

Приливы радости играли в мелодичном голос Кристины:

– Жор, Жора, – после концерта чаепитие, будем отмечать, ты с нами. Ты пойдёшь на чаепитие?

Она, раздёрганная торопливыми сборами, взбивала мокрые волосы, потряхивала головой, обдувая сосульки волос из маленького фена.

– Да, Кристина, отлично. Я с самолёта и сразу чаепитие и сразу отмечать. Нормально придумала. Из всей фразы она уловила лишь начальное «Да» и то, что муж психует.

– Ой, какая бледная! – на неё смотрело замученное отражение в зеркале – женское лицо с зеленоватым оттенком, рассечённое у глаз тоненькими капиллярами, придававшим коже прозрачную цветность. Специально для мужа она дополнила:

– А, это свет такой. Новые лампы, они сберегают энергию, а не красоту.

– Жора, я не заставляю, не ходи. С твоей мамой сходим, я договорилась.

– А, да, конечно, с мамой! Идите с мамой. Вы ж подруги.

Кристина примолкла, не развивала ссору, не погружалась в толщу скандала.

Георгий принял молчание за наказание, оскорбился:

«Как она это умеет: снова виноват. Умеет. Дочка военного. Научил отец», – в короткой с собой беседе, он наклонял голову влево, возвращал назад, в завершении слегка кивнул.

«Что поделать, Кристина такая, выше меня, морально она выше всех. Она там, ближе к солнцу», – глаза сами поползли вверх, зрачки глаз почти спрятались за веками, – там солнце, там Сириус».

– Солнышко, я устал, – мягко произнёс он вслух. Веснушки на лице жены потеплели, повеселели на округлённых в улыбке щеках и она уже не бледная, хорошая и бодрая.

Концерт проходил в маленьком уютном Доме культуры, Георгий изрядно опаздал, выступления сменялись одно за другим.

Согнув большое тело в три погибели, пробирался по тёмному залу. О, как тревожился он, что пропустил выступление сынишки.

А вот и Владик. Осторожными мелкими шажками выходит на сцену. Стоит, держит микрофон, ресницы вниз, уши покраснели… Надо же, родные ушки. Как непривычно видеть малыша со сцены!

Толкая других, мешая просмотру, Гарин пробрался к Кристине, её соседка переместилась в соседнее кресло, он плюхнулся на освободившееся место.

Запел Владик, перед ним на экране шла презентация – камни плато Путорана, тундра, река и лес, затем тлеющие угли, полярное сияние. Такие слайды подобрала Кристина, не раз слышавшая о проекте мужа, где-то взяла очень качественные фотографии и в необычном ракурсе.

А Владик пел, не словами, но удивительными звуками, звучало немного в нос.

От непонятный красивых звуков голоса летит тепло и холод, прижигает до сердца тонкая грусть. Дрожал воздух, накатывали слёзы. Георгий прикрыл рукой лоб, чтобы сын не заметил радости-грусти. Песня лилась. Зал онемел, звуки уносили в космос. Баба Аня вытирала платочком щеки.

– Дорогой мой, родненький, солнышко моё, – шептал Георгий.

Владик подошёл к краю сцены, ближе к зрителям, в пиджачке и галстуке-бабочке, свернувшейся в бок. С двух сторон на сцену пошли остальные участники театральной студии, человек десять.

– Все ребятишки больные, – шептала чья-то бабушка за спиной, – бедненькие.

Дети выровнялись в шеренгу и забили в бубны. Родителям выдали маленькие колокольчики. По сигналу ведущей, родители подняли колокольчики и зазвонили. Это был финал концерта. Аплодисменты не заканчивались.

Георгий проводил Кристину через ряды зрительного зала, бардовые кресла осиротели, зрители вывалили на улицу под впечатлением.

В этот час день и вечер встретились – ещё светло и солнечно, а тьма подступает. Асфальт мокрый, воздух влажный. Свежей влажностью приятно делать глубокий вдох, и держать прохладный кислород в надутых лёгких, затем сбросить его лёгким выдохом.

– Владик, Владичек, Ты отлично выступил! Не побоялся! Ты был лучше всех, – на выдохе крикнул Георгий, любуясь нежным сыном.

– Талантище!

В улыбке Владика ещё дрожала недавно звучавшая песня. Прошёл после концертный вечер. Один из таких, что сохраняются в памяти на всю жизнь. Георгий, Кристина и Владик. Нешумная дружба на троих.

С чего началась эта дружба? Однажды двое повстречались в Канске.

Письмо, это подтверждающее хранилось у Гаринской мамы.

Глава 4. Любовь Георгия и Кристины

«Здравствуй, мама! Как у вас дела? Как бабушка и тётя Люда? У меня всё нормально, служу. Встаём в 6.00, Ребят много разных, есть с Кавказа. Они целуются при встрече. Это у них так принято. Вообще нормальные парни. Дружу с Димкой (про него я тебе писал). Он хороший.

Спасибо за посылку, особенно сгущёнку, Сладкого нам не дают. Питаюсь нормально, похудел.

P.S. В Канске много красивых девчонок! И ещё новые нарастают, хорошеют.

Всем привет! Всех целую, обнимаю. Георгий

24.02.2000г.»

– Духи, вешайтесь! – страшным криком встретила парней армия.

Ближе к зиме прошла начальная ошарашенность от перемены жизни. Служба потекла привычно: одинаковыми днями, если не украшались они собственными выдумками, шутками, стычками со старослужащими-дедами.

С утра спозаранку в казарму явился командир. Военный интеллигент, строгий, умный, душевно – понимающий.

– Рота, смирно! – Скомандовал дневальный.

В ноябре семья командира роты переезжала из двухкомнатной в трёхкомнатную, недавно освободившуюся квартиру.

– Здравия желаю. Нужен помощник, доброволец.

Он пробежал взглядом по обмякающим со сна молодым плечам и выбрал Дмитрия – широкого, державшегося мастеровито. Командир указал взглядом, и пояснил, что нужна помощь в перевозке семьи на новую квартиру.

– Слушаюсь, товарищ командир! – Георгий ошибся, подумал на него, стоящего рядом, указал командир.

Как шёлк скользил под ногами лёд, от боли в животе сжимали и расправлялись кишки, рождая жуткий спазм. Спасти от боли могла бы еда, но не такая, что едят солдаты. Настоящая еда, вкусная. В момент очередного приступа кишок Георгий увидел Кристину, дочь командира. Подметая комнату, она подняла мягкий взгляд влажных густо-серых глаз.

«Ты мне нравишься, – означала его улыбка, „как зовут“, и её тихое: привет, я Кристина».

«Привет, я Кристина, – каждый день бы слышал, и не надоело бы, – я хочу её видеть».

Долго по узкому подъезду таскали командирскую мебель. Он взял последнюю табуретку, улыбку оставил милой молодой хозяйке. Она протянула ему сушку. Мягкую, домашнюю, крепко крученную, вывалянную в муке. Шёл по улице, жевал домашнюю сушку – ничего вкуснее не ел никогда, даже слёзы хотели выкатиться, он не разрешил, сдавил скулы.