Наталья Росина - В поисках своего ковчега

На следующее утро, положив в сумку хлебные лепешки, головку овечьего сыру и кувшин с вином, приготовленные для него стариком, Вахак, перекрестился, прошептав скороговоркой: «…Господи, исправь пути наши…», и, щурясь от восходившего яркого солнца, окинул тревожным взглядом окрестность. Наконец, определив направление, зашагал по каменистой дороге, уводившей далеко в горы. Старик с тоской смотрел ему вслед.

Оставим на какое-то время монаха в его времени и обратимся в час теперешний, поскольку и в наши дни отчаявшаяся человеческая душа мечется между небом и землей в поисках своего ковчега.

Глава 2. ДЕЗЕРТИР

На борту самолета после спешки и всех опасений, связанных с бегством и перелетом, Крон, наконец, чувствовал себя в безопасности. На удивление, все обошлось хорошо; он без особых трудностей пересек границу, и беспокоиться больше, казалось, не о чем. Но на душе у него было тяжело. Расстояние избавляет от обстоятельств, но не от мыслей. Они теперь были еще тягостнее, чем в тот день, когда он принял решение покинуть свою страну. Тогда им руководило только одно – бежать, куда глаза глядят, бежать без оглядки, порвать со всем тем, что не принимало его сознание, с чем не могла смириться его совесть. Теперь же примешивались и другие чувства. До сих пор он не отдавал себе ясного отчета в случившемся, но теперь, когда опасность миновала, он остро ощущал неопределенность своего положения. Больше всего угнетало то, что он сам позволил загнать себя в такую ситуацию, из которой не было другого выхода, как только бегство.

Авиалайнер лег на крыло, и в какой-то момент Крону показалось, что они падают вниз, но самолет сделал крутой поворот и снова выровнялся. Он расслабился в кресле, продолжая в который раз прокручивать в голове недавние события, ставшие для него фатальными.

Тот день, о котором вспоминал Крон, как и предыдущие дни, был наполнен лишь смутным ожиданием неизвестно чего. Рота, которой он тогда командовал, находилась в резерве и располагалась неподалеку от огневых позиций в жидкой лесополосе. За редкими деревьями удручающе чернели бесплодные незасеянные поля, изъезженные вдоль и поперек тяжелой военной техникой. С самого утра моросил неприятный дождь, размывая проселочные дороги и выкопанные кое-как на скорую руку траншеи. Он, как обычно, обошел посты, и сделал ревизию продуктовых запасов, прикидывая, сколько еще можно будет протянуть без подкрепления, которого не было уже почти неделю. Похоже, о них забыли. По его расчетам, еды хватало только на утро, но если еще немного урезать, то какие-то крохи оставались и на обед. Но чем дальше кормить целую роту, он не знал. Ему каждый день приходилось уменьшать паек, и среди новобранцев начинало расти недовольство. Необходимо было что-то срочно решать. Они уже довольно долго проторчали без дела в этой дыре, но ни обещанной ротации, ни подкрепления, по всей видимости, в ближайшее время им было не дождаться.

Прислушиваясь к перекатистому грохоту орудий, он попытался определить, в какой стороне стреляют. Ночью орудийный огонь озарял горизонт на востоке, ближе к утру залпы начали доноситься с северо-запада, затем стало громыхать уже и с южного края. На западе, за небольшим леском, там, где чернели поля, третий день было тихо. Что-то ему подсказывало, что в той стороне должно быть село. Карта подтверждала его предположения. Он решил разведать эту местность, взяв с собой пятерых человек.

Двинулись ближе к ночи, шли быстрым шагом, спешили скорее преодолеть открытую, безлюдную равнину с плешинами заброшенных полей. На горизонте зеленел подлесок. Сразу за ним, в неглубокой балке, как обугленная головня, чернела деревня. То тут, то там рваными ранами зияли воронки, с еще рыхлой, не успевшей слежаться землей вокруг. То, что он увидел, было страшно. Несколько обгоревших домов на окраине села стояли без окон, дверей и крыш. Не укладывалось в голове, как такое можно было допустить, чтобы палить прямиком по селу. «Обстреливали явно с наших позиций», – прикинул он. О таком развороте событий как-то не думалось раньше. До сих пор его мозг не хотел принимать очевидного: эта война, такая же, как и любые другие войны, выбирает себе в жертвы тех, кто меньше всего в чем-либо повинен. Беспомощное время, без права выбора!

Вокруг стояла мертвая тишина, будто все, что еще дышало, притаилось, боясь хоть как-то проявить себя. Даже лая собак нигде не было слышно. В окнах немногих уцелевших домов не горел свет. По селу шли тихо, вглядываясь во дворы и дома, где еще, возможно, оставались люди. Заранее условились вести себя мирно, безо всякого насилия и мародерства. Задачей было разведать обстановку и договориться с местными насчет продуктов. Пропустив вперед своих бойцов, он остался позади, решив немного осмотреться вокруг. Свернув в переулок, прошел несколько метров, растеряно оглядываясь по сторонам. В воздухе еще стояла едкая гарь, перебивая запах отцветающей сирени. Здесь в радиусе ста метров не уцелело ни одного дома. Кое-где среди груд кирпича и обломков шифера торчали, как гнилые зубы, остатки стен или обнажившиеся почерневшие бревна. Видно, палили всплошную.

Он стоял посреди руин, как будто его пригвоздили к этому месту, и не мог отделаться от чувства, что это все разрушено не случайно, не по какой-то нелепой ошибке. «Нет, здесь им точно не будут рады, – мелькнула мысль, – нужно остановить ребят, пока не случилась беда». Хотел было идти уже назад, но раздавшийся треск сухих веток заставил его насторожиться. Он прижался к дереву, взвел курок пистолета и замер в ожидании. Из ближних кустов появилась козлиная голова, животное жалобно заблеяло и снова метнулось в кусты. Не успел он перевести дыхание, как совсем рядом, за углом, раздался женский крик, а следом – прервавший его выстрел. Он побежал в ту сторону, откуда стреляли. Посреди одного из дворов, сжимая в руках вилы, лежала женщина. Захлебываясь кровью, она еще пыталась что-то сказать, но слова, вырвавшись из горла глухим хрипом, так и повисли в воздухе. На пороге летней кухни, вжавшись в косяк открытой двери, стоял один из его ребят – Карась. «Она сама на меня бросилась с вилами, – лепетал тот, – я даже взять ничего не успел».

С минуту они в упор смотрели друг на друга, и он, Крон, чувствовал, как в нем закипает ярость. В немигающих, почти лишенных ресниц глазах Карася, чувствовался страх. Эти глаза, кроткие и совсем не злые, смотрели на него в напряженном ожидании. А он не знал, что сказать и как поступить в этом случае. Жестом он повелел Карасю положить оружие на землю, но тот, видать, испугавшись еще больше, отступил назад, медленно направляя в него черное дуло автомата. Щелкнул взведенный курок. В голове вдруг стало пусто. Он тоже вскинул пистолет, который все это время находился у него в руке. Палец на курке напрягся, и в этот момент почти одновременно прогремели выстрелы. Последнее, что запечатлелось в его голове, это оседающее тело в темном проеме двери. И все. Пленка обрывалась.