Наталья Анатольевна - Бардо

Виктор сел напротив. Черт, все-таки заметил. Я не успею все обдумать. Он посмотрел на меня насмешливо, но нежно, его глаза блеснули задором, готовностью пошалить. Я поежилась. Я вспомнила Макса. Хватит ли у меня сил принять решение сегодня? Пойдет ли Виктор на контакт, начнет ли сразу играть в опасные игры? Он рюхнет фишку! Сразу заведется! Он должен мне помочь! Это тот самый случай! Уж он то врубиться! Догонит! Сейчас, модно играть. Богатые скудоумные придурки, не знающие, куда потратить деньги, и чем занять свой тупой мозг, только и делают, что играют. Это будоражит их ленивую кровь, делает ловкими и рисковыми в собственных глазах. Сейчас до хрена игр, опасных, робких, отвязных, скучных. В нашей тусовке тоже кое-кто играет. Поигрывает.

Можно Виктора завести по- полной? Он дебил, или не совсем? Конченный придурок мне больше подойдет. Он же может им оказаться! Мне должно повезти! Меня вдохновляло одно обстоятельство. Год назад, я болтала, по пьяни, с Жанной, последней женой Виктора. Жанна была аппетитная самодовольная корова без воображения. У нее не было фантазии, как и у всех нащих недалеких матрон. Пьяная в жопу, Жанна сказала мне тогда, что Виктор очень болен. Неизлечимо болен. Чири-куку! Стучат – войдите! По нему, стопудово, плачет психушка. Что она имела ввиду? Жанна ревела навзрыд, слезы капали в выпивку дождем. Он, видите ли, имеет ее по шесть раз в день. Конечно, я тогда тупила. В чем фишка-то? Мол, некогда сходить в спа-салон или шопингом заняться? Все было серьезнее. Она не такая пустышка, как мы, она ученая дама, делающая карьеру. Он имеет ее утром, вечером, ночью, но самое главное – днем, в консерватории, где она преподает. Этот придурок заявляется в своих джинсах со стразами и парчовых курточках, закрывает на ключ дверь в ее кабинет и давай наяривать. А в коридорах в это время гуляют студенты со скрипками и нотами. Она – аспирант. Ей не до секса с пустоголовым подонком, кое- как играющим на бас-гитаре! После этого разговора я поняла, этот чел перспективен, уж с кем- с кем, а с ним-то можно замутить, по случаю, многое!

Виктор ел без аппетита, лениво, будто засыпая. Надо о чем-то говорить, о чем, придумать не могу. Он, похоже, даже и не думал. Иногда, вопросительно поднимал к потолку равнодушные глаза. Началась жара. От волнения я сняла кофту, и надела на голову шелковый платок. Виктор поднял бровь и улыбнулся в пустоту. Я стала покусывать кончик платка. Мне стало смешно. Я – психопатка, мною заинтересуются врачи. Напишут диссертации, откроют новые диагнозы. Получат премии. Издадут книги. Хрен с ними! В чем моя вина? Все мои милые мысли не связаны со мной. Они живут отдельно, они сами по себе, они без меня рещают, что им делать и как им делать то- то и то- то. Я – ни при чем! Я просто нахожусь рядом. Транслирую их разговоры. Я от них прусь! Тащусь! Они крутые! Они еще обдолбаннее меня! Еще дурнее! И заливают и закидывают они, еще круче, чем я! Они просто офигительные! Мне нравилось такое обьяснение. Я засмеялась. А что? Идите все на фиг! Я здорово улетаю! Я лечу!!! Мне, и правда, становится все больше по фиг! Я вспомнила, что в моей сумочке лежал, помимо пистолета, имитатор. Достать и показать его Виктору! Охренеть! Жесть! Утром, перед поездкой к Варваре, я тщательно и заботливо мыла его в ванной. Он мне сегодня понадобиться. Внутри меня прошел холодок, превратившийся в горячую струю внизу живота. Мне захотелось пойти в туалет, и использовать искусственный фаллос по назначению, пока Виктор ест. Я посмотрела на его руки. Они небольшие, с тонкими пальцами. В моем воображении, он ласково прикоснулся одной рукой к моей полуголой груди. Потом, его рука дотронулась до ноги, до бедра. Полезла под трусики. От фантазий, мои бедра налились соком, то, что было внутри, запульсировало, требовательно и настойчиво. Я сунула руку в сумку и нащупала имитатор. Закусила губу. Я представила, как улетевший, обдолбанный, поехавший головой Виктор, душит меня, уставшую, на всех плюющую, всех ненавидящую. Или, режет мне горло. И в мертвую, вставляет свой обдолбанный член. Красиво! Кайф! Офигеть! Я захохотала. Виктор уставился на меня, моргая глазами:

– Тебе что-то не нравится?

– Прежде всего, здесь, как ни крути, примерзкая кухня.

– Лошки! Местечко стремное, полный отстой!

– Поэтому в моде! Иногда, сюда не пробиться!

– Че ты хочешь? Кругом одни психи! Целый город психов! Уроды, что думают, что этот мир создан для них. Дегенераты, у которых вместо мозга, кулек с протухшим жиром. Или, с просроченным дерьмом! Неполноценные! Полгорода надо сжечь!

– И этот ресторан, прежде всего! Только за кухню!

– Жесть! Лучше, вовремя линять из таких дыр! Они лузеры! Хотя, дурь здесь хорошая. Есть еще один бардачок, он покруче, там вставляет по полной, если не в лом, можно сгонять. За день так станешь полным штыриком!

– Я хочу, очень, если это не твой милый гон!

– Неформалы, но прикольно. Там никто никого не напрягает!

– В чем фишка?

– Там редко бывают всякого рода говнюки, зато есть стоящие люди, знающие толк в дури, поехали?

– Давай!

– Но, чур, не визжать! Вдруг зацепит! У меня свои правила! Это только для жести! Ты ведь, тетка жесткая?

– Ладно! Заметано!

– Замахнем по чуть-чуть?

– Супер!

Он посмотрел на меня недоверчиво. Ничего не проясняется. Его не понять. Вроде, он меня клеит, а вроде, и нет. Я оставила свою машину на стоянке. Жара усилилась. В небе ни облачка. Меня бросает в пот. Во рту сухо, голова кружится, улетает. Глаза закрываются. Внутри черепушки пульсируют, долбяться, крутятся зеленые, голубые, розовые шарики. Они сталкиваются, взрываются, становятся разноцветными квадратами, эллипсами, треугольниками. Те вертятся еще быстрее, прыгают вглубь головы, в мякоть мозга – окунаются в море золота, серебра, искрятся, горят, плавятся, сверкают блестками, рассыпаются на тысячи огней. И мозг взрывается! Взрыв! Еще взрыв! Много взрывов! Все!!!! Понеслась! Красивые лица и огни! Огни и красивые лица! Желтый дождь. Синий ветер. Хохочущие, пьяные, переливающиеся золотом рыбы, танцующие на облаках. Улетевшие, поющие, визжащие обезьяны, катающиеся на рыбах. Море из рубинов, небо из изумрудов. Розовые водопады, фиолетовые дворцы, оранжевые джунгли… Что-то щекочет горло, грудь. Хочется холодного и сладкого. Горького, терпкого. Боль в груди. Свист в ушах… Виктор вел машину безразлично, отстраненно, нехотя. Он, пару раз, весело взглянул на меня, и пожал плечами. Его нога касалась моего бедра. Я придвинулась еще ближе. Он тоже придвинул ногу. Снова хотел посмотреть на меня, но передумал. Как быть? Обдолбанные, мы тем более не договоримся. Может, ему просто выложить все напрямик? Из глаз брызнули слезы. Слишком соленые, они кололи щеки.

Я любила ту комнату с темнокрасным абажуром и золотыми обоями, в ней всегда была полутьма, потому что в абажуре горела только одна лампочка. И никто не хотел вкрутить еще две, чтобы было светло. В комнате вечно громко работало радио, но когда его убавляли, было слышно, как в кухне из крана капает вода. В темноте было трудно читать, и уж, тем более, шить или рисовать. Квартира была холодная, и зимой в ней все ходили в теплых кофтах, и шерстяных носках. Еще, зимой скрипели половицы, и вечером одной в квартире было страшно. Все длинные, зимние вечера, я сидела, сжавшись в комочек, на продавленном старомодном диване, кутаясь в толстую кофту, вглядываясь в темноту коридора. Кто-то сидел в этой темноте. Черный, безформенный, едва различимый. Иногда он вставал, делал несколько шагов в мою сторону, долго смотрел на меня и возвращался обратно… Я была маленькой девочкой и слишком боялась. Мне не хватало смелости выйти в коридор и крепко схватить этого кого-то. Поймать его и попытаться разглядеть, какой он из себя. Спросить его, чего он хочет. Сидя на диване можно было мечтать. Мечты на время вытесняли страх. Мрак ночи не был таким пугающим, с ним можно было уживаться, даже к нему привыкнуть. Потому что в мечтах я летала в волшебных разноцветных лесах, парила над яркими морями, ныряла в пахучие бездонные глубины и была счастлива. Вокруг меня плавали и летали великолепные невиданные чудовища, небывалые феи и эльфы, смешные нелепые монстры и все они меня защищали… обнимали, укрывали собой. Тем утром рассвело раньше, но в квартире, итак всю ночь горел свет, одна-единственная лампочка тоже мигала, и я боялась, что она вот-вот погаснет. И она погасла. Женщина в зеленом пальто долго сидела в темном коридоре, не раздеваясь, с ее резиновых сапожек стекала грязная вода. Наверху, на антресолях лежал сверток с ватой, женщина встала, чтоб его взять, но пошатнулась и упала на вешалку. Потом дурнота прошла, и она долго ела на кухне куриный суп, макая в него хлеб…