Лидия Девушкина-Соммэ - Франция-Россия. Туда и обратно. Вечное движение

Коллеги через Вадимчикову медсестру тетю Иру просили передать, чтобы он вообще не пел, мол, достал уже своим фальшивым голосом. И что Цоя не мурлычут, а скандируют. Тетя Ира смущенно разводила руками: «Ну и чо теперь прикажете мне делать? Может быть, ему на душе плохо, пусть поет».

Еще через несколько месяцев на другом конце города, рядом с крыльцом роддома заранее выстроилось почти все неврологическое отделение. Сам Вадимчик, держащий 2 торта для медперсонала, возглавлял процессию. Остальной народ держал коляску, голубенький конверт, корзины с распашонками и пеленками, букеты цветов. Кто-то даже проверял звучание флейты. За 4 года до рождения Мишани Таня осиротела. Это обстоятельство суду было прекрасно известно, но не помешало отцу ребенка после вручения означенных тортов надолго исчезнуть. Кстати, без алиментов, как строго заметила Танина школьная подружка Римма, учившаяся на юридическом заочно и помогавшая Тане вынашивать и потом нянчить Мишаню. Вадик с Афгана прислал коротенькое письмо-поздравление в спецконверте без обратного адреса с обещанием скоро приехать. «Не учите меня жить, помогите материально», – добавлял он шутя, рисуя экран летнего кинотеатра с надписью поперек «Бриллиантовая рука». И еще: «Я тебе помогу материально. А некоторых надо оставить наедине с собственной совестью».

Таню это событие потрясло больше всего после рождения ребенка и даже отвлекло от личных страданий. Именно событие: письмо шло-гуляло по миру несколько недель, видимо, проверялось цензурой, может быть, не раз и не два, аккуратно склеивалось-расклеивалось, жило собственной жизнью и давало Тане мудрые советы и обещание поддержки, а человека – автора письма, уже не было, он погиб, притом неизвестно как. И похоронен неизвестно где, может быть, даже не в братской могиле. Хотя его мама сказала, что в братской, ей даже выдали номер захоронения. И еще она передала Танюше круглую сумму денег в конверте, добавив, что это воля Вадика.

Через два года оставшегося в этом смысле наедине отца Мишани действительно заела совесть. Блестяще защитившись на научном совете в Москве, рекомендовавшем его кандидатскую вскоре переделать в докторскую, Вадимчик появился перед Таней и малышом и почти клятвенно обещал, что будет как-то помогать, но строго секретно, потому что жена тоже родила и они снова отложили развод.

– Миша, а у вас есть братья или сестры? – Ольга Васильна звала Мишаню то на ты, то на вы. Как человек тревожный, она многого опасалась в случае сплошного «тыканья». Впрочем, на вы тоже не всегда хорошо обращаться к таким необстрелянным воробьям. А сочетать вы и ты – это вообще моветон. Ну, так известны две формы мирного насилия: закон и этикет, как сказал, кажется, Гете. Но никакому насилию Ольга не поддавалась. Смахнув крошки со стола (она никогда не могла делать это красиво), она стала стелить Мишане диван. Ей казалось, что и диван она застилает некрасиво, и всегда стеснялась, когда на нее в эти моменты смотрели. Мишаня смотрел на нее очарованными глазами, словно не замечая ее неуклюжести. Подробности своего рождения он, возможно, не знал, Ольга Васильна же не знала пока абсолютно ничего из истории его пренатального периода.

– Да, у папы есть дочь от первого брака, не от моей мамы, потом он еще раз женился, но уже на другой женщине, не на маме, короче, в этом браке было двое детей – сын и дочь.

– Почему вы говорите «было»?

– Дочь умерла от передозировки чего-то. Я не могу даже об этом говорить, – глаза у Миши стали еще более влажные. – Человеческие страдания меня дезориентируют… Поэтому я пока не могу стать врачом. Пока…

– Извините. Не будем трогать больные места. Значит, сколько все-таки у вашего папы детей и сколько было жен?

Перепись населения Франции прошла совсем недавно, и Ольга Васильна помнила хорошо некоторые вопросы. Но интересовалась анкетой она чисто умозрительно, не будучи гражданкой Франции.

– …То есть он дал возможность стать матерями… или матерьми…? – неуверенно и вообще не похоже на себя пробормотал Мишаня, – трем женщинам, в том числе моей маме тоже. Он нас, детей, иногда собирает у себя дома. Мы его просто обожаем. Он умница.

– А с кем он живет?

– Он ни с кем из женщин никогда в одной квартире не жил. Они его начинают очень быстро раздражать. Он говорит, что брак с точки зрения неврологии порой может быть очень вреден для нервной системы.

– Да, понятно, Мишаня. Как говорил апостол Павел в послании… послании не помню кому, много скорбей будете иметь по плоти, если женитесь. Это, кажется, из беседы с фарисеями. И он им там в этой беседе говорит, что лучше не женитесь, – неуверенно вставила свое слово Ольга Васильна, начав заикаться. На тему православного брака Мишаню еще кое-кто просвещал, в том числе и дед его Гриша тоже, но Мишаня эти уроки не очень хорошо усваивал, ибо, став студентом, стал смело посещать курсы сайентологии, хотя там не секта была, а курсы по адекватным способам зарабатывать деньги. Туда приходило много дистрибьюторов биодобавок. Заслушав курс и вооружившись кучей методических схем, Мишаня довольно быстро был возведен в сан вольного священника-сайентолога. По-своему тоже христианина, но крайне далекого от православия. И вроде бы частично запрещенного.

– А нам папа никогда не читает нотации, за что мы его особенно любим, – продолжая смотреть на Ольгу Васильну восторженными глазами, вспомнил Мишаня. Ольга распахнула пошире дверь-окно, чтобы хорошенько проветрить Мишане комнату перед сном. Бедный вьюноша! Ольга вдруг увидела другого Мишаню, не похожего на прежнего, на того, за кого хотела выдать свою Катюшу. Ему будет сложно найти себе пару. Он представления не имеет, что такое быть отцом. Это ведь не приглашать к себе домой по праздникам своих внебрачных детей. Глядишь, еще и венцом безбрачия наградили его разгульные предки.

– Ольга Васильна, а почему вы отказываетесь от массажа? Я знаю и тайский, и шиатсу. Напрасно вы. От студентов мединститута всегда можно чему-то научиться, а вы игнорируете столь ценный опыт, – слабым, словно не своим, вкрадчивым голосом пробормотал Мишаня. Поздно-то как! Куда он клонит? Ольга Васильна никогда не могла понять, что нужно тому или иному конкретному пацану, начиная с собственного сына, а этот Мишаня уж слишком своеобразный. Да нет, даже еще раньше не могла понять, начиная с жениха по имени Алик. Самое милое дело в таком случае – притвориться шлангом, как в мультике. Удав в форме шланга, который ничего не слышит. Никакого тебе массажа, Мишаня. Я не люблю обнаженку. Да и поздно уже. Второй час ночи, в это время здоровые мысли в голову не приходят.