Павел Чупров - Первый в раю

– Дежурный!

– А?

– Пописать отведи…

Смеяться над выходками Бурмистрова еще продолжали, но это были какие-то вялые, привычные, почти автоматические смешки. Сергей вышел из казармы через час после отбоя. Дневальный взглянул на него, но было похоже, что не увидел. Сон материализовался в его глазах серой мутью.

В тишине ночи Сергей слышал, что где-то далеко тарахтит мотор легковой машины. Он не задумался, куда направляется машина и кто в ней едет. На погонах пассажира была только одна звезда – не очень большая, но все же побольше, чем четыре капитанских. Офицер возвращался из столицы после показательных стрельб. Возвращался раньше времени, поэтому он попросил таксиста остановиться задолго до КПП – не хотелось ни с кем здороваться и, тем более, объясняться из-за отвратительного настроения. Он, как и все другие офицеры, знал лаз, которым пользовался рядовой состав для самовольных отлучек из расположения части.

Сергей в это время подходил к офицерскому домику.

Майор Пестов вошел в комнату и остановился у двери. Рука потянулась к пупырышку выключателя, но застыла на полдороге. Получилось, что он просто погладил стенку.

Он задумался: каким образом он достоверно знает, что дочка спит в своей постельке, а жены в комнате нет? Майор включил свет: «Товарищ выключатель! Разрешите вас включить». Настенька посопела и повернулась на бок. Постель жены была не смята. На подоконнике стоял флакон с розовым лаком для ногтей. Он понял, чем пахло в комнате и почему он сразу догадался, что Людмила ушла.

Он выключил свет, достал из заднего кармана брюк фляжку коньяка и сделал несколько глотков. Потом оседлал подоконник: одна нога свешивалась наружу, другая опиралась на пол. Было неудобно, и он взял стул, придвинул его к окну и стал смотреть в ночь. Смотреть на звезды было неинтересно. Он стал разглядывать щиты вдоль дорожек. Он удивился, что информация на щитах что-то значит. Раньше все это было для него только световыми пятнами. Он уснул, почти упираясь носом во флакончик с лаком. Иногда он просыпался, пил коньяк и засыпал снова.

Окончательно майор проснулся от того, что во фляжке кончился коньяк. Настенька посапывала. Он встал и потрогал ремень с тяжелой кобурой. В шкафу он нашел один патрон, невесть когда и после каких стрельб оставшийся у него. Он положил его в нагрудный карман. Потом пошарил вслепую ладонью по полкам и махнул рукой. В голове забренчало легкомысленное: «И одною пулей он убил обоих».

«Глупое танго, – думал он. – И глупо выражать свои чувства чужими словами. С другой стороны, на что все эти стишки и песенки нужны? Только для этого: помочь нам выражать свои чувства словесно. Иначе бы мы только мычали. Но есть и неприятный момент: эти песенки предоставляют готовые решения, а ведь они глупы заведомо. Хотя что это я? Одной пули, действительно, может хватить на двоих. Даже троих. В смысле решения вопроса.

Вот оно: нет песенки – и нет формулировки. Какого еще решения? Да и есть ли вопрос?» У него закружилась голова – так ему не хотелось, чтоб вопрос был.

Он шел к КПП мимо охраняемых складов. Он знал, что на складах «деды» хранят водку, но сейчас ему не хотелось выпить. Ему всегда нравилось смотреть на часового с карабином. Сегодня за колючкой никого не было, и ему стало досадно. Он услышал выстрел, но от собственных мыслей не отвлекся и продолжал брести по асфальтированной дорожке, тяжело шаркая ногами.

У сарайчика, где располагалась библиотека, он увидел капитана. Капитан, прижимаясь к стене, махал ему рукой. Майор Пестов похлопал по карману, где лежал патрон и подошел к библиотеке. Капитан за шиворот втащил его за угол.

– Ты чего? – удивился Пестов.

– Это ты чего? – капитан нервничал. – Разве не слышал?

– Что слышал?

– Что-что… Стреляют. Да от тебя разит за версту. Вон в чем дело.

– Кто стреляет?

– Разберемся. Похоже, часовой.

– Иди ты!

– Оружие с собой? Патроны дать?

– Есть один.

– Хватит. Будь здесь, а я обратно на КПП. Нужно объявить тревогу.

До Пестова стало доходить, что ситуация нештатная. Но он еще был весь в своих мыслях:

– А я думал тебя на КПП застать…

– Ты сперва достань пушку, а я на КПП. Надо ж такому случится в мое дежурство. Я Ваню послал на склад за водкой, чтоб после ночи оттянуться, а вышло… Видишь, лежит?

– Кто? – Пестов вопрос задал, но он уже видел, что у ворот неподвижно лежит солдатик. – Это Ваня?

– Он. А на часах салага. Видно, достали его деды. Это… как его? Штангу тягает. Думал, сильным станет, поможет.

– Фамилию тоже не помню. В лицо помню.

– Постарайся не дать ему уйти в случае чего. Все, бегу. Пришлю к тебе кого из караула.

– Я и сейчас легко могу его… эээ… нейтрализовать.

– Ни в коем случае! Пусть начальство решает. Перестройка, понимаешь…

Капитан побежал, стараясь, чтоб между ним и складом были постройки. Он бежал согнувшись.

Пестов достал пистолет и патрон, вынул обойму, вложил в нее патрон, вставил обойму в рукоять пистолета и дослал патрон в патронник. Он предполагал это сделать на КПП. Большего он не хотел. Но для эффекта передернуть затвор хотелось. Сейчас ему стало ясно, что Людмилы на КПП нет и не было. Конечно, теоретически… Нет, не было. Капитан часто и слишком нежно прижимал к себе в танце Людмилу, не по чину. Пестов не обрадовался, когда ему стало ясно, что ее не было на КПП. Не обрадовался, потому что это ничего не решало. Главное, что ее ночью не было дома. Вот тебе за то, что из Москвы в часть возвращаешься внезапно. Вот тебе. Вот.

Какое-то время было тихо. Он понимал, что капитан сейчас названивает по инстанциям. «Инстанции» еще не прочухались со сна. Но вот завыла сирена. Видимо, капитан дозвонился до кого-то, кто смог принять внятное решение.

Из казарм, в которых жили солдаты срочной службы, почти сразу же раздался гул пробуждающейся массы людей. В казармах с офицерами запаса было тихо. Только одинокая полуголая фигура вышла из дверей и направилась в сторону туалета. Верхняя часть фигуры, то есть голова, недоуменно вертелась в разные стороны.

«Труп» Вани, лежащий у ворот склада, вдруг зашевелился. Ваня приподнял голову и посмотрел в сторону майора.

– Ах ты дрянь, – ругнулся майор. – Наверное, у Вани прошел болевой шок. Наверное, начнет стонать. А штангист свихнулся, того гляди стрельнет. Ах ты дрянь.

Ваня делал усилия приподняться. Они были монотонными и почти механическими. Его голова и левое плечо то поднимались, то опускались.

Никто не знал, что тревога настоящая. В казармах ругались, кляли начальство, но прыгали с двухэтажных коек и одевались. Из казармы не выпускали и к окнам, обращенным в сторону складов, велели не приближаться.