Марина Балуева - Здесь не страшно, здесь мой дом

– А-а-а-а… – дверь распахивается, свет из соседней комнаты освещает кроватку. Мама держит его на руках и повторяет

– Трусишка, трусишка, успокойся, я здесь… Сейчас накапаем капельки. Бедный больной зайчик мой. Все будет хорошо, успокойся.

Радужная стружка серпантина свисает со столов, шведских стенок, брусьев, стульев. Крошка конфетти сорно покрывает пол тут и там, мешаясь с клочками серебряной и золотой фольги, смятыми яркими фантиками, округлыми пластиковыми пробками от шампанского. В углу невозмутимо переливается елка. Закончилось принужденное веселье вчерашнего дня.

Почему школьная жизнь, еще с детства, так напитана тоской и тревогой?

Полина со вздохом оглядела спортивный зал. Вчера здесь проходил школьный новогодний праздник для учителей. Сегодня Полине выпало носить стулья, взятые на время из столовой, обратно на их постоянное место.

Когда распределяли обязанности и решали, кто из учителей будет готовить закуски и сервировать столы, а кто будет после праздника на следующий день приводить все в порядок, она с готовностью ухватилась за возможность прибираться и вызвалась сама перетаскать стулья.

Таскать стулья, чтобы не хлопотать над едой, не демонстрировать свои кулинарные и декораторские способности, не вступать в соревнование с другими учительницами (перспектива соревнования не вызывала азарта, только отторжение). Таскать стулья, чтобы не вдыхать запахи колбас и мяса, которые раздражали ее, потому что шел Рождественский пост, и она держала его, как привыкла, уже несколько лет.

Не хотелось идти на эту вечеринку вообще, без выяснения причин, просто. Но она согласилась. Почему? Не потому ли, что ее отказ возможно будет истолкован, как гордость? Гордость – это грех, нельзя быть гордой. Но главное, она не чувствовала себя в школе вполне своей. Дистанция между ней и новыми сотрудниками, едва уловимое отчуждение не сокращались, как ни старалась она всем улыбаться. И это тревожило.

Когда объявили сбор денег на предстоящий праздник (часть, конечно, давал местком, однако, всю сумму местком не потянул), Полина долго не могла принять решение. Единственная подруга Ира, школьный психолог (та, которая и привела ее в эту школу) выложила неотразимые аргументы. «Банкет – часть корпоративной культуры. Не пойдешь – выбьешься из группы, станешь белой вороной, тогда пеняй на себя. Это возможность наладить отношения, пообщаться неформально. В том числе и с начальством. Да что ты, в самом деле! Расслабься, повеселись, потренируй свои коммуникативные навыки».

Отец Григорий, настоятель православного храма, куда Полина ходила уже несколько лет посоветовал: «Если уж совсем никак не отказаться под благовидным предлогом, то сходи, но, не привлекая внимание, постарайся не есть скоромного и не пить крепких напитков, но смотри по ситуации, людей обижать не надо своим видом».

Легко сказать. Не обижать людей, не показывать гордость, быть для всех хорошей – возможно ли это? Теория всегда немного расходится с практикой. Вечер стал испытанием. Столы ломились от колбас, ветчин, сыров. От мисок с салатами, густо приправленными майонезом и сметаной, от бутылок со всевозможными спиртными напитками разной крепости. Полина заедала сухое вино помидорами с хлебом, В обычное время поста такая трапеза показалась бы царской. Но сейчас хмель пробирался через полупустой желудок, а в бокал все подливали, невзирая на ее слабые протесты. Кругом гремела музыка, мелькали разгоряченные лица, блестки, шелка и полуобнаженные прелести педсостава, средний возраст которого был уже весьма зрелым. Завхоз Нина Ивановна пела под караоке «А на том берегу незабудки цветут», сорванным сипловатым голосом. К тому времени, когда ситуация позволяла уйти незаметно ввиду всеобщего экстатического благодушия, Полине уже было не оторваться от стула. Она делала это с трудом только чтобы потанцевать с учителем физкультуры, молодцеватым – если не сказать эффектным – мужчиной, одним из трех в школе. Ну и, пожалуй, чтобы отдельно в кругу, что-то спеть под караоке.

Домой она пришла еле-еле, голова кружилась. А наутро голова нестерпимо болела.

Полина взяла два ближайших к себе стула и понесла по длинному коридору в другое крыло здания.

В столовой было непривычно пусто. Впрочем, часть столов уже кто-то перенес и они, сгрудившись, стояли в углу, частью друг на друге, ножками вверх, но один из них был отставлен в сторону, и на нем стояли сейчас чайные кружки, электрический чайник, два блюда – одно с колбасой и сыром, другое с чем-то сладким. За столом – как-то боком, как бы на минутку присев – сидели три дамы. Сидела учительница начальных классов Зоя Ивановна, полногрудая, в обтягивающем цветастом джемпере, черных узких брюках и вызывающе неровной стрижкой на мелированных волосах. Рядом была математичка Ольга, сухая с невесомой бесплотной фигурой, в джинсах и сверкающем блестками пушистом свитере. Третьей в компании была Алла Терентьевна Задерий, внушительных размеров дама в пунцовой тунике и черной мини-юбке, обнажающей округлые колени. Алла Терентьевна была директором школы. Эта живописная группа о чем-то тихо переговаривалась.

«Зачем они здесь, а не дома?» – думала Полина, возвращаясь в спортивный зал.– «Или я чего-то не понимаю?». Шаги ее гулко отдавались в тишине пустого коридора.

Сама она с трудом выкроила время, чтобы в выходной день, с ломящейся после вынужденной попойки головой, прийти сюда и выполнить свой долг перед коллективом.

Дома оставались больной тесть, прикованный после инсульта к постели, муж, недавно потерявший работу и восьмилетняя дочка Риточка. У ребенка на сегодня была елка в большом концертном зале «Октябрьский». Думали поначалу, что пойдет на елку папа. А Полина выполнит свой долг перед коллективом, уберет стулья. Но неожиданно мужу назначили собеседование на предполагаемой новой работе именно на это время. Пришлось уговорить Риточку не ходить на представление, но пообещать, что они непременно заберут положенный подарок – коробку со сластями, а потом еще погуляют по Невскому. Риточка согласилась с трудом, тяжело вздохнув. Обманывать ребенка нельзя было. Надо было быстро перетаскать все стулья и успеть к дочери, которая, так получалось, на час останется только с больным дедушкой в квартире. Знала бы Полина, что так получится, лучше бы напросилась на готовку, но собеседование назначили только вчера. И хоть шансов получить эту работу было у мужа мало, все равно нельзя было отказать. И не пойти на праздник, не убирать стулья тоже нельзя было, так как Полина с подросткового возраста, когда приучала себя к стойкости, подражая героям любимых книг, привыкла держать слово, а выполнять долг ее приучила мама, воспитанная при развитом социализме и сама проработавшая тридцать лет в школе. Долг перед коллективом – звучало магически. Столь же магически звучали правила православных христиан, которые пришли на смену ценностям социализма. Страшись обидеть другого человека – это было одно из правил, подтвержденное многократными высказываниями святых отцов и советами священников. Забвение себя было другое правило, подлежащее столь же неукоснительному исполнению. И еще множество других.