Марина Балуева - Здесь не страшно, здесь мой дом

Если в голове пульсирует звонкая боль, в глубине желудка гнездится тошнота, а глаза слипаются после бессонной ночи, проведенной с ледяным пузырем у виска, – тут уж не до порядка в квартире. Тут уж переступишь через скомканные счета и конспекты на полу, не заметишь посуды, громоздящейся в мойке аж до самого отверстия крана. Такое вот безалкогольное похмелье.

Только бы доползти, выстоять, выдержать… Стакан холодной воды, таблетка, чашка кофе с воздушной пеной. Черт!… Как кружится голова.

Коростелева Нина Максимовна собиралась на работу.

Она не то, чтобы плохо отдохнула за два месяца отпуска. Нет, она предприняла невероятные усилия чтобы расслабиться и запретила себе спешку усилием воли. Двигалась медленно, всякое дело совершала неторопливо. Более того, она постаралась набраться положительных эмоций и свежих впечатлений, поездив неделю по европейским столицам. Казалось, победа за ней. Триумфальная победа над собою. Но дней за десять до окончания отдыха Нина Максимовна почувствовала себя очень плохо.

Мысль о том, что держать себя в руках бесполезно и подлая правда, засунутая в закоулки сознания, все равно возьмет свое в неподходящий момент, а значит она, Нина Максимовна, беззащитна против этой правды о самой себе, – эта мысль не давала ей покоя. Ей нужна была эта работа. Эта получка и этот аванс. Два раза в месяц.

Горячий душ, душистый крем, волосы после фена идеально растрепаны. Еще одна чашечка кофе, еще одна таблетка, и она кажется готова. Последний взгляд в зеркало и вперед.

Она еще не старая успешная женщина. Бодрая, подтянутая. Губы цвета терракот с перламутром. Она умна и компетентна. Бедра покачиваются, каблуки стучат. По осенней мостовой, мимо зеркальных луж, мимо россыпей желтых листьев. Энергично, позитивно. Все в порядке, у меня все в порядке.

…В кабинете было прохладно, пахло дорогой парфюмерией и табаком. Сесть надо справа от начальника. Так пишут в глянцевых журналах по психологии. Место справа очень выгодно чем-то. Чем именно, Нина Максимовна не могла вспомнить, но место быстро заняла и подумала, что это удача с утра, хорошее начало. Они с директрисой не могли сейчас разглядывать друг друга. Только краем глаза и только профиль, только локоть директрисы в рукаве очередного чего-то нового темно-синего. Зато Нина Максимовна хорошо видела всех, кто заходил в кабинет.

Их силуэты на фоне окна в секретарском «предбаннике». Один, другой, третий… Рассаживаются вдоль стен и вокруг стола. Молча. Вежливо-настороженные улыбки, изящные прически, образцовый маникюр.

Можно было расслабиться, дело предстояло нетрудное, решение было заранее вынесено оставалось только покивать, поподдакивать. Иное дело – войти в класс. Надо будет потом еще войти в класс и вести урок. Нина Максимовна почувствовала остро, как надвигается на нее чувство, которое можно было бы назвать страхом, если бы давно не было установки, что она ничего не боится в этой по бесспорно утвержденному определению – самой доброй и светлой школе, где творится самое доброе добро. Это было желание убежать от стен, покрытых розовым и бежевым картоном по всем законам модного европейского ремонта, куда-нибудь, где будет пусть меньше удобств, но зато под ногами будет твердая почва.

– Девочки, так вы хорошо поняли, что нужно говорить? – Черненко облизала губы и привычно намотала на палец прядь обесцвеченных волос. – Чтобы потом самим не жалеть и не мучиться. Сейчас допустите слабость, а потом придется отвечать. Голос у нее звенел.

Черненко была школьным начальником медицинской службы, психиатром и неизменным экспертом по всем воспитательным вопросам. Она одевалась в черные и серые, очень дорогие костюмы из бутиков и ярко красила губы. Сейчас она сидела в углу, нога на ногу, и томными глазами исподлобья поглядывала на учителей.

Нина Максимовна вспомнила, как десять лет назад, начиная преподавать в этой школе историю, радовалась и патетически рассказывала всем, как действительно будет доказывать всему миру, что дети с церебральным параличом могут быть успешным, и что человек на инвалидной коляске может быть умен, а на костылях – талантлив. Какая наивность! Тьфу, да не то наивность, что дети здесь талантливы, как и всякие дети, это правда, а наивность поверить в свое служение! И что вообще такое успех? Может ли она сама, Нина Максимовна, быть успешной? Получилось ли это у нее, для начала, а? И кто она вообще такая, чтобы ожидать от себя каких-то результатов?

Дети… В школе попадались такие дети, кто до последнего звонка, так и не стал учиться ровно и мог ничего не написать в контрольной. Были и другие. Которых сначала учителя признавали необучаемыми и умственно отсталыми, а потом неожиданно для всех эти дети начинали стараться и показывали результаты. Даже поступали в вуз. Один выпускник стал писателем, победил со своей книгой на конкурсе. Другой стал чемпионом мира по бегу на инвалидных колясках. Церебральный паралич таит в себе много неожиданностей. Дело такое, непростое. Где-то она слышала о непостижимости замысла Божьего об отдельном человеке, его не угадать заранее, этот замысел. Только жить, словно ступая по тонкому льду, и любить, любить, любить… Эх…

Учителя. Могут ли они любить детей? Это немодный тренд. В моде успешность. В реальности унижение, явное или тонко замаскированное, а также невероятно высокий темп, не дающий расслабиться и восстановить свое внутреннее состояние, – крушили и ломали здесь людей. Об успешности постоянно велись речи, как бы в насмешку, потому что быть ее тут не могло.

– Ну что, приглашаем? – сказала завуч Анастасия Эрнестовна, которой незаметно директриса уступила свое место во главе стола. Анастасия поправила очки в красивой оправе и воинственно тряхнула модной стрижкой.

В кабинет вошла женщина высокая, с усталым, но все еще очень красивым лицом.

Все матери, у которых на руках оказались больные дети, все они усталые и запуганные. – подумала Коростелева. Некоторые смиренны, некоторые агрессивны. Но все обычно усталые и запуганные.

Эта женщина много времени проводит, занимаясь со своим ребенком, тянет из последних сил. Что это? В глубине глаз вошедшей женщины мелькнула искорка. Непокорность? Насмешка? Или показалось?

– Ксения Викторовна мы все очень любим вашу девочку, Алену, – торжественно начала завуч —это очень милый ребенок и учителя до сих пор не пришли к единому мнению относительно… относительно… ее обучаемости. Но – в дальнейшем ей будет все труднее осваивать программу. Вы же сами это понимаете.

Алена, о которой шла речь, была подросток, хорошенькая и смешливая, похожая на мать. Алена с трудом передвигалась с помощью ходунков и очень неровно училась, то догоняя сверстников, то отставая от них. Она часто замирала на уроке, глядя куда-то вдаль большими вечно удивленными серыми глазами и не слыша вопросов учителей и отвечая невпопад, что некоторым казалось признаком странного поведения.