Александр Непоседа - Россыпи. Избранное

«Прочь, дорогу!»

Окружённый свитой, янычарами, Селим-Паша, восседая на нетерпеливой белой лошади, медленно приблизился к продавцу украшений. Тот, побледневший от ужаса, опустился на колени и припал седой головой к земле.

– Мне сказали, что ты продаешь монисто из монет собранных со всего света! Это правда?

– Да, мой повелитель! Это так! Тебе одному мы поклоняемся и тебя одного молим о помощи. Иншалла!

– Подай мне его! Я хочу взглянуть!

Продавец кинулся к внушительному на вид мешку, развязал и вынул блеснувший монетный перезвон, искусно собранный в два ряда на изящно свитых из темного серебра цепочках. Старик хотел податься вперед, вручить солнцеподобному наезднику монисто.

– Цах!

Он почувствовал укол тонкого длинного копья упирающегося в грудь. Другой всадник наклонился, выхватил их рук мастера украшение и передал Селим-Паше. Тот долго и внимательно разглядывал монеты, пробуя их на зуб, не спеша, перебирая в руках.

Тишина неподвижно повисла над базаром. В золоте солнечных лучей оседала пыль. Остров великолепных всадников среди склонённых к земле спинах подданных.

– Сколько ты просишь за эту работу?

– О, мой повелитель! Как могу назвать я цену, возьми даром. Да благословит тебя Аллах!

– Ты ошибаешься старик! Аллаху принадлежит то, что на небесах, и то, что на земле. Монисто изготовлено умелыми руками. Я оплачу его! Подойди ко мне! Как имя твое?

– Муфид! Да не омрачатся бесконечные дни твои, великий и лучезарный!

И когда мастер коснулся губами стремени повелителя, тот протянул ему десять золотых акче.

– Это тебе за работу, старик!

И повернувшись к свите громко объявил.

– Распорядитесь, чтобы ни кто не посмел обидеть ювелира!

Только стих дробный топот копыт, базар закипел привычной жизнью. Лишь плакал мастер, расставшись с любимым изделием, отнявшим десятки лет жизни, где были бесчисленные приключения, обмены и купля-продажа, долгие плавания за моря, опасности и молодость. Любовь и измена. Взамен – только золотые акче от повелителя в зажатой руке.

– Чаруша! Вставай, братья уезжают!

Её разбудил голос матери. Вскочив с лавки, на которой спала, торопясь, босою выбежала во двор.

Старшие братья, сидя на гнедых лошадях, в белых льняных рубахах, сверху легкая кольчуга, луки за спиной, у пояса колчаны со стрелами, возле седел приторочены мечи в кожаных ножнах, боевые топорики с длинной рукоятью, щиты.

Оба светлоголовы, синеглазы, крепки.

Девочка привстала на носочки, наклонившись из седел, поцеловали поочередно. Сорвались с места в галоп. Оставив облачко взметнувшейся пыли.

– Татары на Москву идут! Крымцы! Только бы басурмане наш Владимир миновали. А то не ровен час…

Отец тяжело вздохнул, взглянул вверх.

– Дождь будет! Давайте сено сгребать, пока не подмочило.

С юга натягивало на голубизну неба черные косматые тучи, тревожно зашелестела листва на березах, пахнуло просушенным сеном, где переплелись с луговой травою увядшие васильки, ромашки, незабудки – те полевые цветы, что так любила она собирать в букеты или плести из них венки с подружками.

Это утро, со всеми оттенками и световым окрасом, с ощущением надвигающейся беды и ударом первого далёкого грома Чаруша будет вспоминать и тогда, когда на десятый день после этого, будет пленена, караваном невольников из разрушенного татарами Владимира будет долго добираться в Крым.

В Кафе будет продана огромному турку, с отвисшим животом, с колыхающейся грудью, который будет ощупывать девочку лоснящимися руками, цокать бесконечно языком, и наконец, расплатится за покупку.

Наступившим утром, в пелене октябрьского дождя она в последний раз увидит тающий вдали крымский берег.

И ни кто не заметил слез. Дождь, дождь.

Станет вспоминать и тогда, когда её, доставив на фелюге в Стамбул, приведут в гарем Селим-Паши, и он, через два года полюбив славянку, восхвалит за подаренного Аллахом сына, породив зависть и злобу при дворе.

А для неё на чужбине чем дальше становилось незабываемое прошлое, тем ярче. Больнее.

«Где душа твоя?» – спросил однажды властелин у высокого и узкого окна в закатный вечер. Сказать о запахе скошенной травы, о ключевой воде в жаркий полдень, о тенистой речке с покрывалом тумана, о березовой листве? Словами чужими?

Промолчала. Глаза его вспыхнули, резко развернувшись, ушёл, мягко ступая по великолепному ковру.

А началось с той встречи с арабом. Или раньше? Когда он на морском берегу среди аквамаринового всплеска, камешков и намытого песка приметил взглядом блеснувший овал. Находка оказалась монетой. Золотая, с полуистёртым мужским профилем с курчавой бородой. Незнакомые знаки вязью лежали полукругом по её краю. На обратной стороне невиданное дивное существо с крыльями и непонятные символы. Ему тогда было семнадцать, он ещё не знал ни языков, ни окружающего мира.

Но случай перевернул всю жизнь. С той поры он начал бродить вдоль берега по утрам, надеясь, что удача улыбнётся во второй раз. Напрасно. Лишь море усмехалось, сверкая обманчивыми искрами в накатывающейся волне.

Но однажды, с той стороны, где на заре выкатывается солнце, откуда приходят тёмные тяжелые тучи с холодным ветром, показался караван судов под косыми парусами. Вдвоем с отцом они в это время чистили морским песком медную посуду от нагара.

– Посмотри отец. Кто эти люди?

– Арабы, Муфид. Это искусные мореходы, они многое видели и могут ходить по морям даже ночью, глядя на звёзды.

Через три дня Муфид уходил с ними в необозримый простор. Кормчий одного из торговых судов ночевал в их доме, и юноша упросил взять его с собой. Дать любую работу на борту, только бы увидеть таинственные страны, скрываемые горизонтом. Показав утром свою находку и услышав подробности о достоинстве монеты, о её происхождении, он разволновался, потерял покой, молясь Аллаху, чтобы поскорей отправиться в путь.

Что манило его? Он сам не находил ответа.

– Это очень древняя монета, юноша.

Джандаль долго держал её на узловатой сильной ладони, поворачивал к свету, стараясь разглядеть еле различимые знаки.

– Ауреус! Римская золотая монета Септимия Севера. Был такой император в Риме. Интересно, как она попала сюда, на эту землю? Впрочем, римляне не признавали рубежей. В Испании мне довелось видеть акведуки и дороги, построенные ими. Как и пирамиды Египта, возведенные тысячелетия назад, работа римлян – вызов времени.

– Пирамиды? Что это?

– Конусы вечности, мой мальчик. Даже прикоснувшись ладонью к одной из них, сновидение не отпустит тебя. Великолепие и совершенство. Они превращают человека в пылинку, а жизнь в горсть песка, текущую меж пальцев.