Александр Димитриев - Возвращение. Часть 2. Избранное

Пройдёт всего двенадцать тысяч дней,
и он учеников своих покинет, (*)
уйдя к отцу, мечтавшему о сыне
среди людей, который стал родней
ему, людской отмаливая грех,
и, возносясь, с ним слился воедино,
где нету ни раба, ни господина —
на небесах, уравнивая всех.
И только там всемилостив отец,
и только там жизнь сына будет вечна,
а на Земле – греховна и беспечна,
в страданиях о том, что есть конец
всему живому, только нет конца
предательству и лжи – им есть начало
в необретённой вере, что венчала
одну любовь – и сына, и отца.

Ты в свой вернёшься мир – сомненья нет и тени,
где домики растут в распиленном лесу,
где муравьи снуют в сплетении растений,
и полевая мышь на грядках пьёт росу,
где застит пот глаза, и пахнет почвой взрытой,
где утренний туман прохладен и тягуч,
где дождик заключён в подбитое корыто,
перину облаков взбивает солнца луч,
где ранний звон ведра у старого колодца,
садовых веток хруст в объятиях огня…
Ты в свой вернёшься мир, в котором сердце бьётся,
в свой милый добрый мир,
далёкий от меня…

Родная, здравствуй! Это снова я.
Я жив-здоров и, верь, не ранен даже.
Как мне сейчас нужна рука твоя —
об этом за меня никто не скажет.
Мне так твоих здесь не хватает глаз
распахнутых как небо летней ночи…
Фашистские зенитки бьют сейчас
по городу, что умирать не хочет.
И вновь нас в бой затянет круговерть
огня и дыма, жизни не жалея.
Любимая, здесь между нами смерть,
но там тебе – в блокаде – тяжелее.
Да, верю я, что наш не рухнул дом,
а покалечен вражеским снарядом,
и, как семья, он – подтвержденье в том,
что гордый город жив со смертью рядом.
Рыдают с канонадами дожди
и небо опускается всё ниже.
Я умоляю: только ты дождись
и выживи, как я надеюсь выжить.
Ты, маму и сестрёнку схороня,
в ладонях сжав голодный ломтик хлеба,
мечтаешь вновь, что вымолишь меня,
как я тебя у огненного неба.
В священной мести я храбрей вдвойне,
за нас с тобой расписываюсь кровью.
Тот многого не знает о войне,
кто жизнь и смерть не разводил любовью.
Уже светает – значит, скоро в бой:
на кон поставим судьбы и их беды.
Но, где бы мы ни встретились с тобой,
наступит он – великий День Победы!..

Не вернуть ничего, ничего не исправить.
Неожиданный ливень потушит закат,
и озябшие пальцы окажутся вправе
дотянуться до кнопки дверного звонка.

Тусклый свет оживит через прорезь прихожей —
как печать с негатива – знакомую тень.
Тихо звякнет цепочка и двери, похоже,
наконец распахнутся в сегодняшний день…

Невозвратны и неисправимы потери.
Так зачем же опять, напряжённо дыша,
замирать у внезапно раскрывшейся двери,
в незабытое прошлое делая шаг?

В опустевшей квартире забытая кошка мурлычет —
о своём, о кошачьем, хвостом разрулив сквозняки.
Электронные ходики время пускают на вычет:
в одиночестве комнат нет смысла идти, не с руки.

Остановлена ночь. Когда час или два до рассвета,
мир в иллюзиях сна: не разбудишь – кричи не кричи.
Остановлена жизнь – до пришествия света. А где-то
в чьём-то дальнем кармане от дома остались ключи.

Может, этот ушедший хозяин найдёт их и вспомнит,
где оставлен им дом, даже дверь на каком этаже,
поворотом ключа отворит одиночество комнат,
но пропавшее время вернуть он не сможет уже.

Послушайте! Кто дал вам это право —
учить меня, как надлежит мне жить?
Куда идти – налево иль направо,
чем непременно надо дорожить?
Какой же слабоумный вам позволил
меня судить в признании любви?
Кто вас уполномочил в произволе
такой избитой фразы: «c’est la vie»?
Да вам ли знать, чьи небеса синее,
чей ярче свет, себя лишь возлюбя?
Кто дал вам право быть меня сильнее,
изображая Бога из себя?..

Жалеем, когда похороним.
Но как нам прожить без потерь?
И только одним посторонним
на вход не распахивать дверь?
Как совесть привлечь к укоризне,
как память заставить: не лги?
Как нам непременно при жизни
Отдать своим близким долги?..

Алмаз неогранённый перепрячет
природа в неизведанной земле
для тех, кто поклоняется удаче,
не помня притчи о добре и зле,
кто знак успеха выколол на коже,
держась за предначертанную нить,
и кто в итоге никогда не сможет
ни огранить его, ни сохранить.

Никогда вы не станете старыми.
Никогда. Никогда…
Молодыми, немного усталыми
вы прошли сквозь года.