Александр Димитриев - Возвращение. Часть 2. Избранное

Проходит мимо время встреч.
Приходит время расставаний.
И старых связей не сберечь
на перекрёстках расстояний.
Собой заполнивших года,
так неожиданно ушедших.
Они исчезли без следа
из наших окон сумасшедших.
Походка осени легка,
но тяжело дыханье ночи.
(А незатейливость стиха
суть содержанья не порочит.)
От разом наступившей тьмы
спасут общенье и прощенье.
Тела стареют, но не мы,
не наше мироощущенье.
За тьмою неизбежен свет,
за смертью – новое рожденье.
Любовь оставила завет,
а вера – наши убежденья.
И каждый свой покинет век,
умножив расставаний бремя.
А вновь рождённый человек
для новых встреч откроет время.

Затаилась усталость в морщинках родного лица,
тщетно пряча любовь в глубине повлажневшего взгляда.
Как приказано свыше, нам вместе дойти до конца,
только в разное время, увы, финишировать надо.

Я, признаться, боюсь оказаться случайно вторым,
только всё на Земле происходит отнюдь не случайно.
Дай же Бог мне достойно в иные отчалить миры,
и при этом чтоб было легко тебе, как ни печально.

Мы начали с тобой встречаться здесь
ещё тогда, в той нашей общей жизни,
и весь тот мир – ну абсолютно весь —
доступен был при всей дороговизне
тогдашних наших ценностей земных.
Доступен был возможностью вернуться,
и видеть, и с тобой соприкоснуться, —
и вариантов не было иных.

Проснусь, отбросив бремя бытия —
дар Божий – нас связующее бремя,
и разойдусь с тобой, где ты и я
на «до» и «после» разделили время
и так останусь – вечный и живой.
А ты опять придёшь ко мне на встречу
из мира грёз, и я тебе отвечу
средь тишины трепещущей листвой.

Возвращаясь к застывшим истокам,
к пепелищу начала начал
в хрупком мире цинично жестоком,
что судил, избивал и венчал,
строил замки из пыли и пепла,
мироточил меж рифмами строк,
понимаешь, что память ослепла,
а судьба новый выбрала срок,
что уже не успеть подытожить,
безысходность стирая с лица,
жизнь, в объятьях которой, похоже
невозможно дойти до конца…

Я тело врачевал, смерть отводя от тела,
но к жизни возвращал бездушного раба.
За что и почему его не захотела
спасти и исцелить разлучница судьба?

И, стоя на краю, стереотип я рушу,
и вечные слова мой наполняют вздох.
Врачующий тела обязан видеть душу
и врачевать её, и да поможет Бог…

Нас заслоняет пустота.
Непостижимы и незримы,
мы тайны чистого листа,
мы клеток мозга пилигримы.
С годами разучившись спать,
мы не даём покоя телу.
Мы знаем взлёт и знаем спад,
но не дано узнать предела
нам хрупкой вольности своей.
Блажен любой, нас оседлавший,
и не терявший, ей-же-ей,
как ветвь теряет лист опавший.
Мы ошибаемся, храним,
находим новое и прячем.
Наш труд почётен и гоним,
и невостребован, и значим.
Когда б нас не было, увы,
в любом, каком хотите, смысле,
вас бы сочли без головы,
ведь мы, что ценно, ваши мысли.

Сломанной души опустошенье.
Трепетанье бабочки в окне.
Отреченье или отрешенье
на закате, что теперь в огне.

Не земля, не небо – где-то между.
Не вздохнуть: не кислород – озон.
Путь подлунный потерял надежду,
унесённую за горизонт.

Не судите меня. Вот и я не сужу вас, не так ли?
Ускользающий день, хоть на час, хоть на миг задержись!
Нет свободных ролей в том поставленном Богом спектакле
по ещё недописанной пьесе с названием Жизнь.

А в заоблачной выси всегда продаются билеты
на священное действо, что столько надежды таит.
Но на выход врата распахнулись течением Леты,
из которой напиться взывает коварный Аид.

О несбывшемся жалость пуста и нелепа по сути.
Роли данные сыграны. Занавес. Зал опустел.
Только все мы обязаны свыше, уж не обессудьте,
в пьесе точку поставить, каким бы наш ни был удел.

Что останется? – то, что мы сами оставим,
но продолжится то, что найдёте вы сами:
вновь и вновь повторится, лишь в новом составе,
череду поколений маня словесами.

Непрочтённые жизни свои просмотрите,
доверяя словам поседевшую зрелость,
зашифруйте потомкам её на санскрите
в электронном формате, чтоб в памяти грелась.

Не пройдёт и полвека, чтоб всё изменилось
и Создатель построил планеты парадом,
чтобы мир содрогнулся, отринувший милость
всех святых, как всегда оказавшихся рядом.

И тогда снизойдёт сохранённое Слово,
проникая в людские заблудшие души,
и воскресшая Совесть покается снова,
перед новой эпохой молчанье нарушив.

Любить не научит плаксивый апрель
и вновь расставаться уже не научит.
Пустынного дворика вешняя прель
опустит над мокрыми крышами тучи.

Скопленья домов, не умеющих ждать,
в отдельных квартирах совсем одиноки.
Меж светом и тьмой вековая вражда
в них все полутени запишет в пороки.

Луч солнца как символ весеннего дня
скользнёт и исчезнет опять в одночасье.
А свет от огня и тепло от огня
не станут мерилом желанного счастья.

И дождик, по стёклам оконным дробя,
разбудит задания, взятые на дом.
Твой главный противник глядит на тебя
с настенных зеркал немигающим взглядом.

Любить живых и помнить мёртвых,
ценить сейчас, а не потом
и на скрижалях полустёртых
не возводить игорный дом,
лишь интеллектом и душою
безвестный измерять талант.
Но… отступленье небольшое:
в любом из нас живёт гарант
всеобщих сил добра и злобы,
а с ним – прощенье и упрёк.
Молите Бога, люди, чтобы
Он от греха вас уберёг.

Опять стальная огненная птица
врывается в грохочущее небо!
И снова я могу тобой гордиться,
моя страна, где четверть века не был
никто уверен в этом воскрешении.
Забыли, что абортыши – не дети,
коль не в любви искали утешение
мы, обходя и храмы, и мечети,
всё верили не брату – лжепророку,
будто целковый нам дороже брата.
Какой бы ни была цена уроку,
оплаченному каждым, виновата
не Родина, а недостаток веры
в неё – единственный источник истин.
И пусть не устаёт чураться скверны,
ей посылаемой: ведь мы её очистим,
был бы возница наш её достоин.
И лишь одно по-прежнему тревожит:
сама страна, не только каждый воин,
без должного развития не сможет
достойно жить…