Александр Слука - Звенит стихов хрусталь…

Полумрак без границ
И податливость шёлка,
А виною – защёлка…
Близость тел, близость лиц.

Час как миг, явь как сон.
Слёзы жаркого воска.
И нет светского лоска,
И сердца – в унисон.

И нет зимних оков.
Всё подарено зною
Под любовной звездою
Средь январьских снегов…

Лёгкий скрип половиц
Весь январь, каждый вечер,
Нежный шёпот и свечи,
И любовь… без границ.

Подснежник
Нет-нет… Я болен не любовью,
А грустью тихой и тоской.
Что здесь сказать? Опять, не скрою,
В них потонул я с головой.
Переболеть бы и влюбиться,
Стихи читать да песни петь…
Слетать развеяться в столицу?
Ну, не молчи, прошу, ответь.
Хотя, постой. Совет не нужен.
Зачем столицы сизый дым?
Позволь спросить? Как там, за мужем?
Ах, да. Прости. Совсем забыл.
Забыл, что обещал тебе я
Лишь о природе говорить.
Ну, что же – ночь уже длиннее,
Дождь начинает моросить.
Похоже, осень наступила.
Идёт давно уж новый век.
Что говоришь? Совсем забыла
Себя в семнадцать юных лет?
Совсем не помнишь тех рассветов,
Богатых искрами костров,
Да неокрепших слов поэта
Средь звёзд – далёких маяков?
И поцелуев неумелых,
Стыдливых, нежных и смешных,
И заявлений очень смелых,
Что на Луне есть тоже жизнь
И что в какой-то там долине
Растёт загадочный цветок:
Он ночью холоден, как иней,
А утром радость раздаёт,
Цветя огромнейшим рубином
Среди прекрасных капель рос?
Ах, да. Ну, как дела у сына?
Что? Хорошо? Здоров? Подрос?
По вечерам гуляет поздно?
И дарит девушкам цветы?
Ну, перестань… Зачем же слёзы?
Ну, ищет парень красоты.
Как я её искал когда-то.
Нашёл и… тут же потерял.
Но, как всегда, увы, права ты.
Не то опять совсем сказал.
О чём же мы? Ах, о природе.
Посеребрилась вновь трава.
И говорит молва в народе:
«Сурова будет, знать, зима».
Да, что зима! Забудем это!
Весна лишь сердце бередит,
Чуть поседевшего поэта.
Алло! Алло! Ну, вот. Молчит…

Вот так всегда. Гудки. Прервали…
Но неизменен жизни ход:
На месте том, где юность тает,
Подснежник памяти растёт.

Я, не хуже…
Я, не хуже последней рвани,
Знаю цену пустому карману.
Я ведь тоже давно на грани.
Чуть и… кажется, вновь не встану.

Только «чуть» – это очень долго.
Так и было, и будет вечно.
Слышишь, песнь зазвучала звонко.
Это, значит, ещё не вечер.

Это, значит, ещё не время
Петь удаче своей «Разлуку»,
Погляди, как настырно семя
Тянет к небу зелёную руку.

Погляди, как весной деревья
Надувают бесстрашно почки.
В этой жизни страшней безделья
Только смерти – не клякса – точка.

Помни, помни, мой милый друже,
Как бы ни было в жизни плохо —
Может быть всё гораздо хуже.
И здесь нет никакого подвоха.

Не один ты такой на грани.
Зашивай, затыкай эту рану.
Я ведь тоже, не хуже рвани,
Знаю цену пустому карману.

Что бесконечность так конечна…
В груди болит – душе тревожно,
Собой остаться очень сложно,
Когда ты видишь круговерть косы,
которой косит смерть,
А ты,
Как будто, с нею, рядом,
Всё это пожираешь взглядом,
И ждёшь начала ты конца,
Тому, что греет так сердца,
И бредишь,
бредишь бесконечно,
Что бесконечность так конечна,
И просыпаешься в поту,
Взяв криком ноту,
да не ту,
И понимаешь, как ты грешен,
Но твой кошмар ещё безбрежен,
Безбрежен словно океан
Небесных звёзд, душевных ран,
И ты
цепляешься за луч зари,
мелькнувший из-за туч,
И видя эту наготу,
И слыша где-то, за версту,
Далёкий колокольный звон,
Вдруг понимаешь, что
спасён…

Не мани ты…
Не мани ты небесною далью.
Ни к чему она мне, ни к чему.
Под весенней сиреневой шалью
Мне уютней, чем в сладком плену.

Не хочу ни мечтать, ни летать я.
Мне не нужен небесный зной…
И пускай, мы – молочные братья.
Но ты – ангел, а я, брат, живой.

Для чего те волшебные крылья?
Я люблю лепестковый снег.
И не сказкой хочу быть, а былью.
Я не неба – земли человек…

Мне земные близки дороги.
Не пустые всё это слова.
Подарил здесь себя я многим!
Потому так светла голова.

Только думы, печальные думы
Временами туманят мой взор:
Журавлями ведь жил и думал.
Не с того ль опустел тихо двор?!

Не покинули только деревья,
Доказав, что верны, как одно.
Я берёг всем той радости зелье.
Да тоской зацвело всё оно.

Ни к чему мне теперь эти крылья,
Не желаю в небесную клеть.
Дай мне здесь, под сиреневой пылью,
Лепестками стихов догореть.

Я, неизменно, верю…
Я, неизменно, верю в чудеса
И в то, что не желают зла нам боги!
И пусть в туман укутаны дороги,
Я, неизменно, верю в чудеса.
И пусть дождём рыдают небеса,
И пусть избиты в кровь душа и ноги,
Я, неизменно, верю в чудеса
И в то, что не желают зла нам боги…

Чёрный кофе…
Чёрный кофе… Сигарета…
Две затяжки… Два глотка…
Грудь не ждёт уже рассвета —
Душу продал с молотка.
Эх, видать быть катастрофе.
Позабыл ведь как да где.
Сигарета… Чёрный кофе…
Два глотка… Затяжки две.

Шторм
Мы – волки морские, нас не запугать.
Сегодня стихия даёт себя знать.
Костлявая гонит волну за волной,
Наш парусник клонит. Уж близок покой.
И слышатся стоны – зовут небеса.
И шторма законы нам рвут паруса.
Мрак брызгами слепит. Нет, море не мёд.
Неласково стелет, вздохнуть не даёт.
«Но, что нам, прожженным, какой-то там вал» —
В словах очень модных здесь, боцман сказал —
«Вперёд! Не болтаться и в шапку не спать!
Хотите остаться? И в бога, и в мать!
На корм пойти рыбам решили уже?!
Мы в море открытом идём по меже,
По острому лезвию жизни и сна.
Вам море не мама, волна не сестра.
Здесь некому плакаться, душу излить.
Хотите остаться, по дну побродить?
Вы – волки морские, вас не запугать!
Не спать же, родные! И в бога! И в мать!..»
И смерть испугалась, сдалась и ушла.
Вверху показалась на небе луна.
И снова вздохнули мы – это не сон —
Пропитаны солью, но всё же живём.
Натружены руки, колени дрожат.
Закончились муки – дельфины кричат,
Но только не слышен прокуренный бас
Того, кто один рассчитался за нас,
Кто был поперёк, заставляя стоять,
Того, кто нам здесь заменил даже мать…