Filevsky Vysheslav - Строки из потустороннего мира

Мы с Томасом улыбались до ушей. И если не смеялись, то только потому, что боялись вспугнуть семейство, казавшееся если не святым, то счастливым – почти точно. Почти – если бы не глаза Тиликвы…

Да, радость материнства это одно. Но бывают в жизни такие душевные раны, уврачевать которые не властно и само время. Они – наказание свыше, искупление наше . И раны эти благо переживать с благодарностью к непостижимому Небу, с любовью к Нему и великому Закону Воздаяния … Тиликва поступала именно так. Длительные молитвы давали себя знать…

Через восемь месяцев дети выросли. От невозможной тесноты в доме пошли обиды, недовольства, распри и, наконец, драки. Драки становились кровавыми. Тиликва старалась разнимать детей. Но однажды при этом набросились и на неё самоё…

Страсти не имеют границ и укорота на Земле. А отказаться от страстей ящерицы не могли. Это доступно только человеку, полностью погружённому в молитву, и то не всякому.

Тиликва была серьёзно ранена. И опомнившиеся дети тщетно пытались просить у неё прощения.

Ночью, когда все уснули, Тиликва оставила родимый дом и поползла куда глаза глядят, оставляя кровавые следы.

В очередное посещение скалы Тиликвы мы с Томасом сколь не ждали её появления, а не дождались. Одна ящерица загорала на месте Тиликвы, но это была не она. Другие бойко то вбегали, то выбегали. И их было всего три. Мы почувствовали недоброе, но не придали этому значения.

– Ладно, поехали, с досадой сказал Томас, – которому надело ждать, – воллемию (Wollémia) покажу.

– Что-что?

– Увидишь, – бросил в полуобороте Томас.

Я имел все основания ему доверять, и мы двинулись.

Ехали довольно долго, попали в каньон. И там нам дорогу преградило исполинское дерево, лежащее на земле.

– Смотри, вот она, воллемия, – сказал с гордостью Томас. – Это самое древнее растение на планете. Ему тысячу лет.

– Подожди-ка, – не поверил я, – но, думаю, есть и постарше, Мамврийский дуб, например…

– Ты не понял, – перебил меня Томас. – Не самое старое, а самое древнее. Оно считалось вымершим миллионы лет назад. Пока один наш парень, Дэвид Нобл (David Noble), его тут не нашёл. —

Я подошёл, прикинул. Порядком выше меня и в длину метров сорок.

– Только это полугнилое?

– Ну не-ет, – воодушевляясь, продолжал Томас. – Тут их около сотни…

Я удивлённо смотрел на него, потому что никогда таким его не видел. Даже представить не мог, что мой друг одержим страстью родинолюбия. А страсть развязывает язык…

– Таких деревьев нет больше нигде в мире. И они будут жить, потому что размножаются от корневой поросли друг друга. —

И Томас так посмотрел на меня, что я нисколько не сомневался в его с воллемией полного превосходства надо мной.

Wollemia nobilis

Я подошёл к молоденькому деревцу и увидел, что оно взято под наблюдение заботливыми биологами, может быть, тем самым Дэвидом Ноблом. И прочёл на табличке, воткнутой в земле рядом с деревцем, что оно было хвойное и вечнозелёное… По-моему, нечто среднее между сосной и мимозой. Я повернулся к Томасу, чтобы высказать ему эти мои соображения – и замер с открытым ртом: я увидел Тиликву.

Наша подруга сидела на стволе лежащей воллемии и грустно смотрела на нас. Томас тоже обернулся…

Мы всё поняли, и как могли, передали своими глазами и сердцами глубокое участие и сострадание Тиликве…

«Дети, почему вы бываете, пусть невольно, палачами родителей?» – подумал я… Впрочем, что значит, почему? Жестокий посторонний человек с презрением быстро ответит: «Какими детей воспитали, такими они и получились, сами виноваты»… Только кто же заведомо хочет дитю своему, кровиночке родной зла?.. Не-ет, не так всё просто, а Закон Воздаяния воистину непознаваем… Дети, не торопитесь расстреливать родителей. Погодите, поглядите, кого сами-то выродите, может, почище себя ещё уродов… Поймёте тогда кое-что…

Мы с Томасом стояли и молча тихо плакали. Тиликва, казалось, тоже хорошо понимала и благодарила нас.

– Всё! – сказал Томас и пошёл к мотоциклу.

Он включил двигатель. Тиликва не испугалась. Её голова была повёрнута к нам. Я сказал ей духом «прощай!», обхватил руками Томаса и зарыдал ему в спину.

– Брось, – ответил он, – судьба такая.

Потом мы ещё один раз приезжали к стволу воллемии в каньон, но Тиликвы уж не видели. А скалу её навещали часто. Из детей Тиликвы от вторых родов в трещине осталась только одна дочь её. К тому времени я уже неплохо понимал язык ящериц. Многое из того, что я вам тут понарассказывал, я узнал как раз от этой дочери. А ещё она сказала вот что:

– Тиликва повторила судьбу матери. Она с братьями и сёстрами выгнала бабушку мою на улицу… Не знаю, чем-то уж бабка им не угодила.

– А что, мать может не угодить? – не поверил я.

– Ещё как, не сомневайся, – уверила меня тиликвина дочь, – хуже ворога может показаться. И думала Тиликва, что поступила с матерью по справедливости…

Эх, представления наши о добре и зле, о справедливости и несправедливости… Стóите ли вы больше выеденного яйца? Есть ли они вообще, эти добро и зло? Не много ли берём мы на себя, судя ближних? Да не просто своим умом осуждая их, а подчас и боженьку в палачи привлекая, высказывания Иисусовы в сердца ближних втыкая, как шила, как жала ядовитые…

Нет, прошло время обличающего слова, потому как теперь слово исключительно лукаво. И настало время молчаливой бесстрастной любви … А Закон Воздаяния?.. Да не тщитесь вы его распознать, успокойтесь: пустое это. Любите только…

– А ты-то что ж? – спросил я дочь тиликвину.

– А на мне, видать, искупление исчерпалось, – сказала она. – Мои дети сами ушли, с миром. У каждого своя жизнь. Иногда приползают справиться, жива ли мамка-то, – закончила дочь тиликвина и сжала челюсти. Заплакать может боялась, не знаю…

Томас вскоре после того умер. В последние месяцы он любил ездить к заброшенной шахте (Glow Worm Tunnel). Там туннель искривлён так сильно, что не видно ни зги. И полно светящихся червей на стенах. Как светлячки, только большие, и не жучки. Я один раз поехал с Томасом. Но как увидел вход – ну прямо, как в могилу. И некоторые люди, войдя туда, огня не зажигают, чтобы на червей любоваться…

Тоннель пылающих червей

Чем это привлекало Томаса? То ли к грядущей смерти привыкал? То ли, как Орфей, жену свою незабвенную пытался обрести в том как бы загробном царстве?.. Кто знает?.. А только в последний мой духовный прилёт в Литгоу Томаса на месте уже не было, и лишь сосед могилку его показал.