Ольга Минская - Зачем нам эта любовь?

В Тель-Авиве был хамсин 2 2 Изнуряющий сухой ветер из пустыни. и двадцать пять градусов тепла. Анат заскочила повидать его после разлуки. Они по-прежнему близки, по-прежнему старались встречаться раз в неделю. Он отметил, что она, кажется, вполне довольна жизнью. Неожиданно спросил, счастлива ли она.

– О чем ты? Наверно, да, – походя ответила Анат и засобиралась на зумбу.

– А как твоя подруга? – вдруг он услышал свой вопрос.

– Которая?

– Танья.

– Та-ня! Она не любит, когда неправильно произносят ее имя. Она – замечательно. Передавала тебе благодарность за рекомендацию. Кажется, там все складывается удачно – и до суда дело, скорее всего, не дойдет.

Анат ушла. А он видел перед собой серые глаза Тани. Как она смотрела, как улыбалась детскими губами. Крепко пожала ему руку и снова широко улыбнулась. Откуда у нее такое крепкое рукопожатие? Нет, он не будет ей звонить.

В воскресенье, придя в офис после десятидневного отсутствия, он первым делом попросил Мейрав найти номер ее телефона. Номера не было. Потому что это было по просьбе Анат… Потому что Давид этими делами не занимается… Потому что это была пятиминутная консультация. И он не сказал, что это важно. Мейрав не сохранила телефон. Но, если нужно, она сейчас все найдет. Как? Она может позвонить Анат. Не надо, сказал он. И нырнул в накопившиеся дела. А вечером, когда Мейрав зашла попрощаться, он попросил ее сейчас же, перед уходом, позвонить Шехтеру и узнать Танин телефон. Почему Шехтеру? Потому что он порекомендовал ей Шехтера. А потом вдруг сказал, что не стоит. Лучше позвонить его сестре и взять телефон у нее. «Да, сделай это до того, как ты уйдешь».

А потом, когда номер телефона лежал перед ним на столе, он вдруг подумал: зачем ему это? Да, у нее чудная улыбка, прекрасные глаза и легкие движения. Но нужно ли это ему? Была некая прелесть в том, что все это его уже не волновало. Случались какие-то истории. Быстрые и безопасные. А еще он не знал, удобно ли выбрал время – может быть, она дома, готовит ужин мужу и детям. Может быть, не вспомнит, кто он такой. Он что, совсем дурак? Как не вспомнит? Шехтер – один из лучших адвокатов, ей бы к нему никогда не попасть. Кстати, а почему он взялся за ее дело? Шехтер был бабником. Может быть… Позвонил клиент, потом он долго объяснял стажеру, что надо переделать. А потом наступила ночь. Он не набрал ее номер. Когда собирался домой, позвонила Галит и попросила по дороге купить молоко. Хорошо, что всегда много работы. Хорошо, что есть Галит, с ее бесконечными просьбами о мелочах.

А через пару дней Таня позвонила сама. Поблагодарить за Шехтера. А он бежал на встречу. И вдруг пригласил ее на кофе. Чтобы все подробно узнать. У него как раз после встречи два свободных часа, и неважно, что полно работы, – он может сделать это ночью. И она согласилась. И ей даже было удобно подъехать к его офису.

Увидев, как она входит в кафе, он встал ей навстречу, потом поцеловал протянутую ему руку. А потом обнял. И смутился. И она тоже. Он сам не понял своего порыва – все случилось так неожиданно, он не успел себя остановить. Он совершил глупость. Таня стала тихой. Он кое-как с собой справился и спросил, как идут дела. Пока она подробно отчитывалась, он смог отдышаться. А потом он спросил, сколько лет она здесь и что делает. Она рассказывала и улыбалась. Нежно и беспомощно. И понеслось. Ветер свистел в ушах, в голове снова была чистота и тишина. Что-то говорил он, потом она. Оба смеялись. Когда прозвенело напоминание о следующей встрече, он вскочил как ужаленный и на бегу спросил, когда сможет снова увидеть ее. Глядя ему в глаза, она сказала: «Всегда». И ушла.

Он улыбался. Непрерывно. Не мог спрятать эту счастливую улыбку. Мир стал цветным.

В 1988-м она перешла на второй курс матмеха и немного освоилась в университете. Коридоры уже не были такими чужими и длинными, и в столовой всегда было с кем пообедать. Но чаще и чаще за этими обедами обсуждалась тема отъезда. Вроде бы еще никто не уезжал сам, но у каждого были друзья, подавшие документы на выезд. И вдруг кто-то получил разрешение. Почти физическим стало ощущение, что можно выскочить. Что не посадят на десять лет в отказ. Но надо спешить, потому что дверца захлопнется. Среди ее друзей половина с нетерпением ждала вызова, другие, уже подавшие документы, ожидали разрешения на выезд. И только некоторые искали веские причины, чтобы никуда не уезжать. Раз в неделю ходили отправлять чей-нибудь багаж и прощаться навсегда. Таня слушала ночные разговоры в общаге о готовящемся восстании казахов, о массовом возвращении немцев, о евреях, которые торопились купить билеты в Вену, чтобы потом полететь в Штаты. Все бурлило, и все спешили. Были слухи, что Штаты вот-вот закроют и можно будет только в Израиль. Стали приходить первые письма, и у Израиля появилось лицо. Потом позвонила ее подружка из Москвы – она получила разрешение. Надо было успеть повидаться, попрощаться – через три месяца Лина уезжала в Штаты.

Она купила билеты в Москву сразу после зимней сессии. Там она неделю помогала Лине раздавать вещи, что-то покупать, завершать какие-то дела. А сама не могла усмирить бушующий внутри огонь – она уже тоже была в пути. Надо было получить вызов, надо было уговорить родителей. Потом она попрощалась с Линой (может быть, даже навсегда) и вернулась в Свердловск (город еще не переименовали).

Мама категорически отказалась дать разрешение на выезд. Ни слезы, ни крики, ни угрозы не помогали. Мама стояла как триста спартанцев. По ее мнению, девочка из хорошей семьи не может ехать одна в чужую страну. Папа, уже давно живущий с новой семьей, неожиданно легко согласился, поцеловал, прижал, вздохнул и пожелал удачи. А потом добавил, что, скорее всего, они скоро встретятся там. Мама не поддавалась. И тогда на проводах очередной семьи, выпив для храбрости спирта, настоянного на анисе, она спросила малознакомого пухлого Славика, не может ли он на ней жениться. Славик был милым математическим гением на последнем курсе университета. Его ждала аспирантура. Женитьба представлялась ему прекрасным способом помочь еще одному человеку свалить из СССР. Так случилась быстрая свадьба. Мама страшно злилась, а родители Славика (несмотря на то что знали причину происходящего) вдруг прониклись к Тане большой симпатией и поднимали тосты за то, чтобы брак оказался удачным, и желали им долгих счастливых лет вместе.

Неделя в Москве – получение виз, подтверждение багажа в «Малев» (венгерская авиакомпания, рейсом которой они летели в Будапешт). Приехали ее родители – попрощаться. И там, в аэропорту, когда она смотрела на них, снова стоящих рядом, ей стало страшно. Это были последние минуты детства, когда родители еще близко и даже вместе. Когда можно коснуться их, спрятаться головой в мамином воротнике из чернобурки и поверить папе, что он никому не позволит обидеть ее. Через три часа детство кончилось. Она помахала родителям рукой. Может быть, она никогда больше их не увидит, не поцелует и не вспомнит запах папиного одеколона.