Талгат Галиуллин - Избранные произведения. Том 2. Повести, рассказы

Габдельгазиз, пытаясь унять дрожь в пальцах, потянулся к бороде старика, но тут совсем другой голос прервал его прекрасный сон:

– Да отстань ты, пьянчужка несчастный!

Это жена сбросила со своего плеча его руку. Но привычная грубость жены никак не омрачила его радостного настроения. Всё его тело и душа были наполнены новой идеей, вдохновением. Он знал, каким образом ему удастся вернуть своему народу место в ряду великих наций мира. Ключ к этому в его надёжных руках.

Всё ещё находясь под влиянием своего удивительного сна, Габдельгазиз, весело насвистывая, умылся, выпил несколько чашек чая и уселся за книги по сельскому хозяйству, перелистал энциклопедию. Вполне удовлетворённый полученной информацией, он подошёл к зеркалу и начал одеваться с особой тщательностью, будто собираясь на ответственную встречу или на свидание с любимой женщиной.

Его жене, содержащей на свою маленькую зарплату троих детей и уже давно нигде не работающего мужа, не понравилось, что Габдельгазиз слишком долго вертится перед зеркалом.

– Последний костюм, что ли, идёшь пропивать, – раздражённо проворчала она.

Эта несерьёзная реплика не бросила тень на его сияющее от счастья лицо. Он измерил несчастную женщину презрительным взглядом:

– Не зря про вас говорили в старину: волос длинный, ум короткий. А теперь уже и волос короткий, оттаскать не за что. Разве ты не заметила во мне коренных изменений, что я фактически заново родился?

Но женщина, даже не взглянув мужу в лицо, схватила его за рукав коричневого в полосочку костюма:

– Издеваешься?! Это твоя благодарность за то, что кормлю, пою тебя уже столько времени, бесстыжий! Мне эти твои перерождения вот где сидят, – прокричала она и, бросившись на кухню, схватила чугунную сковородку с деревянной ручкой и ринулась на мужа.

Габдельгазиз, здоровенный плечистый мужчина, спокойно мог бы справиться со своей невысокого роста худенькой женой, но посчитал кощунством начинать благое дело дракой с беззащитной женщиной, однако, на всякий случай всё же приняв боксёрскую позу (кто её знает, бережёного бог бережёт), попытался усмирить её гнев:

– Ладно тебе, жена, не горячись! У меня ведь очень большие планы, скоро ты будешь в ряду самых богатых женщин города, будешь вкусно есть, сладко пить, ходить в золотых и серебряных украшениях. Старшую дочь отправим в Америку учиться, хватит ей возле нашего вонючего Булака гулять.

Последние слова мужа, пронзив сознание женщины, дошли до её руки со сковородкой, и она непроизвольно мягко опустилась, не причинив Габдельгазизу никакого вреда. А вдруг он не врёт… Выглядит очень серьёзным. Даже самой обозлённой женщине хочется верить в лучшее, надеяться на что-то.

А Габдельгазиз, тем временем, шаркнув каблуками чёрных ботинок, высоко подняв голову, гордо удалился. Ему для выполнения завета седобородого старца оставалось только раздобыть денег, найти богатого человека, который так же, как и он, проникся бы идеей спасения своего народа. Сам Габдельгазиз уже лет пять, наверно, никаких денег в глаза не видел, но знал, что у его двоюродного брата Сайфи, занимавшего когда-то ответственный пост и за это время сколотившего приличное состояние, частично от выгодной продажи двух садовых участков, машины и гаража, кругленькая сумма лежит совершенно без движения, и вполне могла бы пригодиться в качестве начального капитала. К тому же у Сайфи ещё оставалась иномарка, которая тоже была бы весьма полезна для ускорения процесса реализации судьбоносной идеи. Однако прижимистость Сайфи ему также была известна. Всё новое принимается с трудом. Национальное самосознание находится в зачаточном состоянии, к высоким идеалам нет никакой устремлённости. Так что холодное сердце совершенно приземлённого человека едва ли удастся растопить призывами жить национальными интересами. «Я татар и так люблю», – может сказать он и, перевернувшись на другой бок, уснуть в обнимку со своим денежным мешком. Габдельгазиз делит своих соплеменников на две категории: одни – бедные, другие, которые посостоятельней, – скупые. Сайфи в основном относится ко второй категории. Однако в каждом человеке можно найти слабинку, которая не даст ему устоять перед дьявольским искушением.

К счастью, Сайфи оказался дома. Он был в курсе того, что Габдельгазиз уже неделю не просыхает. Полагая, что родственничек по обыкновению пришёл просить денег взаймы, Сайфи не торопился встретить его с распростёртыми объятиями. Габдельгазиза это не смутило. «Ничего, когда начнёт деньги лопатой грести, настроение изменится. Скажет:,Габдельгазиз-абый, извини, я тебя недооценивал,», – думал он.

Не тратя времени на расспросы о жизни, о здоровье, о погоде, он сразу же позвал Сайфи прогуляться на улицу.

– Дело есть, – проговорил он значительным тоном, с надеждой и мольбой глядя брату в глаза. Сайфи понял его по-своему.

– Сегодня у меня ураза. Дьявольскую воду не потребляю.

– Да нет, не принижай ты меня. – Искренне оскорбившись, Габдельгазиз резко махнул рукой.

Тонкая, как ивовая ветка, молодая жена Сайфи, на которой он женился уже в довольно зрелом возрасте, по полной программе насладившись холостяцкой жизнью, ещё «не доросла» до того, чтобы перечить мужу. И тем более хвататься за чугунную сковороду. Она ограничилась лишь укоризненным взглядом в сторону любимого.

Стоял один из приятных зимних дней. В воздухе крутились мягкие, как лебяжий пух, белые снежинки, которые тут же исчезали, упав на лицо, губы, глаза. Мужчины стали прохаживаться туда-сюда по скверу с недавно высаженными молодыми деревцами. Габдельгазиз начал издалека.

– Сайфи, брат, ты же знаешь, мы – дети многочисленного, сильного, но неоценённого по достоинству народа, который до сих пор не смог подняться на должную высоту. Ни один из нас так и не сумел добраться до вершины пирамиды, где распределяется жирный государственный пирог. Какие-то ничтожные юнцы живут в охраняемых коттеджах, разъезжают на мерседесах, джипах, отдыхают за рубежом с красивыми девицами, а наша жизнь проходит бездарно. Сколько ни старайся, как ни крутись, всё зря. Вот и ты без поддержки не сумел долго усидеть на лакомой должности. Твоё кресло понадобилось для кого-то другого, кто поближе к начальству. Мы-то чем хуже, хочу я спросить?

Эти слова попали прямо в точку, разбередили душу Сайфи, который относил себя к непонятым, не оценённым по достоинству людям.

– Ты прав, брат, – проговорил Сайфи грустным, обиженным голосом, – эти завистники, дармоеды не дают нам проявить себя, видно, надеяться уже не на что.

Вообще-то Сайфи по натуре был человек мечтательный, с доверчивой душой, склонный к гуманитарным наукам, к искусству. Только по настоянию своих практичных родственников, которые, впрочем, преследовали свои личные интересы, надеясь, что он поможет им под старость лет в решении продовольственных проблем, Сайфи окончил сельскохозяйственный институт.