Константин Ганин - Шизали

Теперь добавьте к описанному выше уютные дворики, разлёгшиеся по другую сторону злосчастного заведения – с двухэтажными мазанками, лавочками и бельевыми площадками. Пораскидайте рядом крохотные огородики и полузаброшенные клумбы, заботливо украшенные автомобильными покрышками. Введите в этот мир элементы жизни в виде старушек на скамейках, чумазых ребятишек и девчат в маминых туфлях. Туда же не забудьте включить кошку, загнанную на дерево кучей терпеливых котов, и пару шавок с виляющими хвостами и виноватым взглядом сонных и послушных глаз. Ах да, для пущей правдивости придётся создать неприятное вкрапление в виде икающего и матерящегося пьяницы, одной рукой упирающегося в стену дома, а другой шарящего в штанах. Ну, вот теперь, кажется, всё. Перед нами она – обстановка вокруг бетонного забора с втиснутой за него больницей. Мирная и спокойная, можно сказать, уютная.

Двигаемся дальше. Возьмём шире и взглянем на наш городок. Дай Бог памяти, как же он выглядел в те года? Насколько я помню, ко времени, описанному в книге, власть и электрификацию тёмные силы уже победили, а вот капиталистические пороки в людей ещё не внедрили. Да, совершенно верно, прогресс находился как раз в точке обнуления моральных и исторических ценностей. А отношение к бизнесу строилось на восприятии громкоголосой и бесцеремонной тётки с рынка. К советскому укладу уже добавились ларьки и барахолки, остальное оставалось прежним – мир наслоившихся эпох. Да, что же это я, чуть не забыл – в нашем городке был Бродвей. Какой-нибудь зануда может меня одёрнуть, сказав, что наш Бродвей Бродвеем не мог считаться, по причинам недостаточной ширины и отсутствия престижных вернисажей. Всё это правда, но он именно так и назывался.

Вся эта красота в зависимости от сезона утопала то в зелени, то в грязи, то в снегах, то в лужах. Лужи бывали всевозможных форм и размеров и иной раз могли соперничать с местными озёрами. Наверное, жителям любого другого провинциального местечка эта будничная картина ничего не скажет и лица нашему городу не придаст. Всё, как и везде: обустроенные под торговые ряды остатки добротных купеческих построек; умирающее царство стареньких домиков, плотно жмущихся друг к другу; девятиэтажные небоскрёбы и так далее, и так далее.

Вне всяких сомнений – уютный был городок. Спросите: «Почему был? Не случилось ли с ним чего?». Нет, с городом всё в порядке. Да вот уют куда-то испарился. Может быть, остался в детстве, а может быть, из людей выветрился.

Я увлёкся. Вернёмся к строгому забору и стыдливо укрывшемуся за ним зданию.

Для просвещённой части населения здание представляло собой что-то малоинтересное, но с забавным и пугающим названием. Скорее декоративным, нежели функциональным. Люди менее любопытные наслаждались полной неосведомлённостью. Да и зачем подобные знания нормальным людям? Приличные заведения за бетонными заборами не прячутся. Были, конечно, персоны, которые могли бы рассказать о происходящем внутри, да кто же им поверит? Многим из них и самые близкие родственники не верят. Что уж там говорить – пациент психиатрической больницы не самое доверенное лицо и в семье, и в сколь-нибудь приличной компании.

Как мы уже с вами поняли, город был лишен беспокойных мыслей об этом учреждении, отгородив его от себя, больные, со своей стороны, были лишены возможности нарушать покой в районе благодаря усердию персонала. Здесь почти никогда не происходило ничего необычного. Из уютного мира города за калитку заходили прилично одетые и хорошо ведущие себя люди. Из той же калитки выходили не менее приличные граждане. Случалось порой видеть и заплаканных женщин, и скорую помощь у ворот заведения, так на то она и больница. Шум, веселье и подъезжающие по ночам машины полиции с веселыми огоньками – это удел ночных клубов.

Территориально «психушка» была как раз посредине моей дороги от дома к институту, и это было удобно. Когда я за завтраком обмолвился, что нашёл подработку, родители отнеслись к этому одобрительно и на удивление спокойно. Денег в ту пору уже нигде не было, так зачем же отказываться от лишней копеечки?

На момент трудоустройства мои планы не предполагали глубокого погружения в эту специфичную деятельность – больше забава, кураж перед друзьями. Однако в тот день, когда я выходил из больницы с парой белых халатов, у меня зародились первые опасения о разумности моей авантюры. Предчувствие подсказывало, что работа предстоит из разряда тех, которую хочется оставить каждый раз, когда переступаешь её порог. Уж очень особняком стояла эта деятельность от всей остальной моей жизни. Жизнь была светлая, по-юношески приятная и беззаботная, а работа казалась мрачной и скучной. Предчувствие обмануло. Оно ничего не сказало о предстоящей опасности, а уж тем более о том, что меня будут бить по голове табуретом. Если уж оно оказалось слепым в таких важных вопросах, глупо сетовать на то, что оно умолчало о предстоящих сомнениях в собственном здравомыслии.

Где-то слышал, что в некоторых банках кассиров перед тем, как допустить к работе, проверяют на отношение к деньгам. Словно бы случайно заводят нового работника в центральное хранилище, забитое купюрами и мешочками, и смотрят на его реакцию. Если при виде стеллажей с деньгами глазки загорелись – «Прости, дорогой, нужно подыскать тебе более подходящую работу». Было бы занятно использовать подобную практику, предоставляя будущему руководителю место в психиатрическом стационаре. Извините, забыл уточнить – конечно же, место санитара или медицинского брата. Мне кажется, что человек, стремящийся к власти над людьми, смог бы там раскрыться и понять себя за несколько месяцев.

Вова, мой первый напарник, был санитаром уже с опытом и с репутацией. К тому времени, когда судьба занесла меня к нему в ученики, он отработал в больнице уже почти полгода. С больными он ладил, отсортировав их по лояльности и опасности. Инструктаж он проводил прямо на рабочем месте – на крохотном пятачке в несколько квадратных метров, который назывался санитарским постом. Большеголовый, коренастый и стриженый, Вова вытянулся на стуле в полулежащем состоянии и рассказывал сквозь зажатую в зубах спичку.