Miki Langelo - Дурак, заика и спецкласс

Лёне не понравился этот ответ. Выходит, теперь он поверил, что они поголовно – больные? Но услышав слово «рисование», Лёня сразу всё вспомнил. То, что он по глупости ляпнул Мише, и как они потом дрались. Мысли заскакали в разные стороны.

Лёня спросил:

– Где Миша?

– Соперник твой? У инспектора.

Они помолчали. Лёня встал с дивана и прошёл к кулеру, набрал ледяной воды. Она привела его в чувство, хотя внутри всё продолжало дрожать.

Словно прочитав его мысли, учитель вдруг сказал:

– Ты не обижайся, я коряво выразился. Я всё ещё не считаю, что вы ненормальные. Всякое бывает… Что у вас случилось?

Лёня молчал.

– Не можешь сказать?

– Не могу… – проговорил Лёня.

Стыдно было признаться, что он выдал Мише такое.

– А инспектору ты тоже не сможешь рассказать? – спросил учитель.

– Нет! – чуть не закричал Лёня.

– Но ведь вас могут исключить, – сказал мужчина. И тут скрипнула дверь.

В кабинет ввели Мишу: хмурого, мрачного, с подбитым глазом и синяком на виске. Лёня даже поморщился от сочувствия к нему: в висок ударить – это больно… Неужели он действительно так ударил?

– Теперь ты, – отчеканил инспектор, равнодушно глядя на Лёню.

И Лёня пошёл за ним. Чувство стыда было куда мучительнее мыслей об исключении. Он знал, что виноват, он был единственным виновным в этой ситуации, потому что сжульничал. Знал слабое место и ударил по нему. Миша бы так никогда не поступил. Он хоть и гадкий, и глупый, и грубый, но не подлый. А Лёня – подлый, и это понимание было хуже всего на свете.

Лёня в кабинете школьного инспектора раньше не бывал никогда. Это место, окутанное множеством легенд, представлялось ему мрачным помещением с голыми стенами, абсолютно пустым, если не считать одинокого стола со стульями в центре. В общем, настоящая комната допроса, как из фильмов про полицейских.

Но в реальности все оказалось не так. Это был обычный кабинет, по планировке похожий на кабинет психолога. Единственное, что выдавало его реальное предназначение – фотографии «проблемных» учеников на стене. Выглядело, как плакаты с мошенниками в общественном транспорте под заголовком: «Их нужно опасаться». Среди последних приклеенных фотографий Лёня увидел свою.

Его усадили на жёсткий холодный стул с железной спинкой. Велели ждать прихода матери.

Но вошла не мать, а Марта. Она была какой-то запыхавшейся, словно долго бежала, с непонятным отчаянием во взгляде. И, будто собрав всё это отчаяние в один комок, она выдохнула:

– Лёня! Лёня, ну как же так!

Зажмурившись, Лёня вскочил и бросился к ней: обнял, уткнувшись в плечо, и заплакал. Ему хотелось почувствовать себя маленьким, как в детстве, когда так можно было укрыться от всего мира, от всех проблем. Сейчас он понимал, что это его не спасёт, но упорно цеплялся за последние возможности побыть ребёнком.

А Марта обняла его в ответ и легонько погладила по волосам.

– Лёня, – тихо повторила она. – Только не говори, что это из-за того глупого рисунка.

Лёня отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо. Но Марта отвела взгляд. И он подумал: нет, она сама не считает, что дело в рисунке. Скорее всего, она просто подсказывает ему выход. Проще простого: сказать, что Миша нарисовал гадкий рисунок и Лёня защищал честь учительницы. Тогда из преступника он сразу превратится в героя.

На них смотрел инспектор. Это было бы удобно, конечно, только Миша скорее всего уже рассказал правду. Рассказал, что Лёня оскорбил его маму, и что это Миша защищал честь другого человека.

– Это не из-за рисунка, – ответил Лёня.

Ему показалось, что Марта облегченно выдохнула, а может, это был его собственный выдох.

– Да что вы с ними разбираетесь, – сказал инспектор. Голос у него был скрипучий. – Это ж спецкласс. Умственно недоразвитые. Обычный случай, – головой он при этом качнул в сторону фотографий, висевших на стене, имея в виду, что все эти дети – ученики спецкласса.

– Знаете, – буркнул Лёня, глядя на Марту. – Давайте так и будем считать: я ударил Мишу, потому что я умственно недоразвит.

– Нет, Лёня, – ответила она. – Не хочу я так считать. И не буду.

Лёня испытал тёплую благодарность за этот ответ. Хотел сказать ей что-нибудь хорошее, но инспектор оборвал мысль:

– В общем, я с этими формальностями уже хочу покончить, – он начал складывать бумаги на столе. – Тот, второй, мне всё рассказал, если тебе добавить нечего, я молча вас ставлю на учёт, и расходимся.

– Нечего, – коротко подтвердил Лёня.

Когда они с Мартой вышли из кабинета, оказалось, что новый учитель всё ещё сидит один – директор так и не пришёл.

– Ну, как дела? – спросил он.

Марта развела руками:

– Тоже думает, что если спецкласс, значит, всё…

Лёня столкнулся с учителем взглядом. Ему показалось, что он почувствовал какое-то осуждение, словно и этот взрослый согласен с этим многозначительным «всё». Ну, пускай соглашается. Пускай хоть что думает, раз уж этот учитель такой.

– Лёня, – обратилась к нему Марта. – Можешь подождать в коридоре?

Это известные штучки взрослых людей. Если просят выйти – значит, будут говорить о вас. Как будто дети – это какой-то предмет мебели, который можно переставлять с одного места на другое. Чуть что неудобно стало, так сразу: «Выйди, нам надо поговорить».

Но Лёня покорно вышел из кабинета: пусть отведут душу, пусть поговорят о них, всё равно это уже ничего не изменит. В коридоре стоял Миша – хмурый и снова в кепке, надвинутой на глаза. Они помолчали с минуту. Потом посмотрели друг на друга и одновременно спросили:

– И что?

От неожиданности также одновременно рассмеялись.

– Что «и что»? – первым спросил Лёня.

– Рас-рас-рассказал ему про р-р-рисунок?

Лёня даже опешил:

– Конечно, нет… При чём тут рисунок? Я думал, это ты рассказал… Ну… Про маму.

– А п-п-причём тут она? – ещё больше нахмурился тот. Лёня заметил, что Миша всегда говорил про маму «она». – И в-в-вообще, я тебе не т-т-репло какое-то.

– Я вообще-то тоже, – насупился Лёня.

Они снова замолчали. Тишину прервала Аля из класса, в котором Лёня раньше учился – класса для нормальных. Она якобы шла мимо, а на самом деле специально хотела навстречу попасться. Чтобы спросить:

– Лёня, как дела?

– Тебе какое дело? – лениво огрызнулся тот в ответ.

И подумал, что она похожа на ведьму. Вся зализанная, с двумя крысиными косичками, ещё и красная, как рак.

Аля пошла дальше, так и не удовлетворив своё любопытство. Ну, конечно, хотела всем рассказать, как Лёня себя чувствует и как собирается отпираться – в их образцовом классе не часто такие драки случались.

А Миша так и стоял рядом, хмуро поглядывая из-под козырька кепки. Всю короткую перебранку, Лёня чувствовал это напряжение и этот взгляд. Посмотреть Мише в лицо было страшно. И среди всех тревожных мыслей вертелась одна главная: «Что теперь ему сказать?».