Сергей Хабаров-Триль - Слабые люди

Проведя рукой по волосам, он счастливо улыбался, оглядывая небо над головой. В следующую же секунду О.Н. падает прямо на траву, сбивая камеру с треноги.

–щелк-

____

Запись 000028. 30.06.2024. 11:45

О.Н. пьет чай, придвинув к ногам прикроватный столик. Выражение лица задумчивое, немножко грустное. Глаза с прежней печалью глядят в камеру.

"Даже странно, как быстро радость от пережитого сошла на нет. Куда же это могло деться?"-с сокрушенным видом проведя ногтем по лбу, О.Н. продолжил, – "Я помню, как начал свой рассказ о себе в первой записи… И у меня сложилось четкое понимание того, что начал я не в том ключе, слишком мало о себе рассказав. Если я делаю эти записи, значит, делаю их для того, чтобы кто-то, заинтересовавшийся моей жизнью, смог узнать больше. Может, даже понять меня. Следовательно, у меня появилось желание рассказать о себе более полно. Так, чтобы зритель понимал, что то, что видно внешне, не всегда соответствует внутреннему. Надеюсь, что ты простишь мне мою сентиментальность, мой таинственный наблюдатель. Если, конечно, не выключил камеру после того треша, что творился раньше. Надеюсь, такого больше не повторится– я постараюсь держать себя в руках."

Сперва отпив из кружки, О.Н. отодвинул столик к стене и взял камеру. Неуклюже пересел с ней в кресло, положив на сведенные колени.

"Начать, думаю, можно с одной небольшой истории из тех, что принято рассказывать, говоря о себе. В общем, дело было так: мне исполнилось восемнадцать лет, когда родители отправили меня в институт, еле-еле дождавшись результатов экзаменов. Первое, что я услышал после оглашения результатов, было не "Поздравляю, сын, мы так тобой гордимся– ты даже не представляешь!", но "Дуй, сынок, в экономисты." Их план заключался в том, чтобы я отучился на одну специальность, со второго курса совмещая заочным обучением на техника по ускоренным курсам. Мне выдали папку с документами и сослали в общежитие, в этот спидозный муравейник, полный мух и их личинок, причем описание адресовано скорее не насекомым, но остальным обитателям этого места, имеющим руки, ноги, мозги и человеческий интеллект, столь несправедливо доставшийся им, а не, допустим, собакам. Помню, как в момент, увидев здание, я первым делом подумал: "Как это развидеть?", ведь я увидел серое обшарпанное здание с коричневыми, все в выщербинах, коридорами, дверьми из прогнившего дерева да покрошенную штукатурку на потолках. Отдельного упоминания заслуживают окна– в двадцать четвертом году, когда у каждого более-менее зарабатывающего гражданина имеются стеклопакеты из пластика, в общежитии были все те же старые окна из дерева. Почерневшие рамы, валяющиеся на карнизе хлопья краски. Фу, одним словом. Я спал и видел, как просыпаюсь у себя дома, в относительно уютной атмосфере без окружавших меня шакалов, так и норовящих что-нибудь стащить, будь то кастрюля свежесваренных пельменей или паршивая пара еще не дырявых носков. Естественно, проснувшись в реальности на матрасе с подозрительными бурыми пятнами, я не сдерживаясь издавал стон досады и ругался на чем свет стоит, но шепотом, чтоб остальных не перебудить, потому что вставал раньше всех– нужно было перепрятать ценные вещи, чтобы их не нашли. После этого я ел наспех сваренную лапшу с кое-как прожаренными котлетами, внутри которых вечно попадались то кусочки, подозрительно смахивающие на картон, то хрящики или черные горошины, то вовсе кусок проволоки, и шел по переходу прямиком в институт с чувством загнанности и безвыходности своего положения, на которое сам же и подписался в добровольном порядке. У меня было, помню, такое подавленное состояние, что временами я попросту впадал в тяжелую апатию и ничего вокруг не замечал. Всю мою мыслительную активность заело на одной мысли– покончить жизнь самоубийством или тянуть резину до конца? Да-да, я и раньше над этим задумывался… вернее, всю свою сознательную жизнь."

Долгая пауза, во время которой О.Н. перекладывает камеру на пол и сам же усаживается подле нее, спиной упираясь в кресло. Чуть помолчав, снова продолжает.

"Правда, я очень хорошо подавлял подобные мысли, что порой даже приходил к ложной мысли, будто я полностью избавился от них, обуздал себя. Но от этого они не переставали роиться в моей голове, просто становясь более тихими, заполняя собой фон, а не передний план, так и оставаясь внутри моей головы."– новый глоток,– "Дело в том, что я провидел свое будущее, с легкостью предсказал его точь-в-точь как оно и случилось. Просыпаясь каждое утро еще в школе, я говорил себе: "Скажи им "нет"! Ну же, скажи!", и все же вставал, следовал расписанию– душ, завтрак сквозь рвотные позывы, утренняя пробежка от дома до школы и сама школа– великая и ужасная обитель пропащих душ. Ха. То еще местечко, уж поверь мне."– подбородок О.Н. нервно дернулся, напряглась шея, – "Средоточие стольких ублюдков в одном месте представлялось явлением невозможным, однако школа с поставленной задачей справлялась на ура, за что ей и медаль ей в довесок к остальным. Впрочем, это не важно! Вернемся к институту– все равно разницы никакой. Там меня уже не мучили желания причинить кому-либо физический вред с целью выставить себя ненормальным, неспособным к жизни в социуме. К ним на смену пришло желание убивать. Если в школе я хотел сломать конкретных людей по конкретным причинам, в ту пору казавшихся мне ну очень важными, то в институте никакого повода уже не нужно было– стоило кому-то косо на меня посмотреть, улыбнуться или начать шептаться– все, крыша съезжает напрочь! Меня начинало трясти, в голове только и были раз за разом назревающие планы уничтожения нежелательного для моего безопасного существования человека. Не знаю, в чем дело– в комплексах ли иль я просто ненормальный или действительно существовала некая опасность, которую я чувствовал инстинктивно… С трудом, с большим трудом проучившись бок о бок с этими людьми три с половиной года, я ушел тут же, как получил заветный диплом со степенью. Даже не стал прощаться. И там, стоя на улице меж ручейков воды– шел ливень, а дорога размыта, превратившись в миниатюрную версию Гранд-Каньона, – я снова понял, что не убежал от противного, но придвинулся к нему вплотную. Осознание этого до жути отвратного факта так нахлынуло на меня, что я не раздумывая кинулся под машину. Мою жизнь спас незнакомый человек, посоветовавший обратиться к знакомому психиатру, к которому я ни за какие коврижки не согласился обратиться. Я же ни капли усилий не приложил к тому, чтобы почувствовать себя лучше. После бездумно отданного согласия родителям я пустился во все тяжкие– нещадно запил, начал курить гашиш, перешел на легкие наркотики, спал с такими же легкомысленными женщинами всех возрастов, что само по себе достойно презрения. На одной даже чуть было по дурости не женился, да и то пронесло лишь потому, что налакался, а наутро в своей постели вместо нее обнаружил левого мужика. Нет, с этим типом ничего не случилось, просто моя тогдашняя дама сердца сочла смешным «подбросить» его мне. Мы очень сильно поссорились и на следующее утро ее нашли мертвой от передоза. Сплошной стыд и срам– подобное так широко распространилось, что даже мои неведающие родители обо всем прознали и, после краткой беседы с психиатром, задались вопросом о срочной принудительной госпитализации. Тут-то мне в голову что-то шарахнуло и я завязал. Вернулся к ним, доделал все, как они велели, стал вновь послушным мальчиком и примерным работягой. О совершенных мной ошибках негласно было решено забыть и жизнь пошла своим чередом, приведя меня сюда."