Сергей Хабаров-Триль - Слабые люди

О.Н. поднял руку, внимательно смотря на нее.

"Сейчас я почти ничего не вижу, но я должен был поднять руку. Я поднял ее, да?"

Спустя секунду глаза О.Н. закатились, рука безвольно упала; спустя полтора часа О.Н. застонал, что-то невнятно бормоча. Удалось разобрать только ту часть, где он постоянно повторяет, что заслужил это.

На часах 09:21.

О.Н. все еще бледен. Видно, что есть что-то, чего ему необходимо было сказать. Он предпринимает одну попытку за другой, но ничего не выходит. Не успело и слово сойти с губ, как кисть руки вцепилась в покрывала. Ему очень больно, в этом никаких сомнений быть не может. О.Н. стискивает зубы, стонет, затем начинает рыдать. И опять что-то бормочет невнятное, начинает размахивать руками. Глаза глядят в никуда.

"Нет!.. Не-ет!"-всхлип, – "Я не хочу умирать, только не так! Оставь меня…"-непонятные выкрики, – "Перестань, верни меня!! Нет, стой, нет!"

Если мыслить логически, то можно предположить, что в его воспаленном разуме родилась галлюцинация, приводящая его в состояние неконтролируемого ужаса. Теперь это не человек, а маленький сгусток возбужденных нервов, не способный отдавать себе отчет в том, что есть реальность, а что– плод его искореженных фантазий. Некоторое время спустя в дверь постучали, затем забарабанили; еще десять минут настойчивых ударов в дверь и тут же раздается громкий грохот– в помещение вламываются двое офицеров в форме, вооруженные пистолетами. За кадром так же слышен голос уборщицы– она что-то пытается объяснить, но от волнения, видимо, забыла, что надо говорить по-русски. О.Н. успокаивают, вызвают скорую. Полицейский обхватывает обеими руками зареванное, покрасневшее от слез лицо О.Н. и не сильно громким голосом уговаривает его успокоиться. Его голос мягок, ласковый тон умиротворяет страдальца. А он хорош! Глубокий прерывистый вздох и слабая рука благодарно похлопывает полицейского по плечу. К камере тянутся руки в белых перчатках.

–щелк-

____

Запись 000020 повреждена. Восстановлению не подлежит.

____

Запись 000021. 23.06.2024. 17:47

Некогда одутловатое лицо приобрело более-менее пристойный вид, нездоровый землистый оттенок пропал, уступив приятному румянцу. О.Н. сидит на кровати в том же номере той же самой гостиницы. На тощих руках следы ремней.

"Я сбежал из больницы и мне как бы нужно спешить, однако я– здесь. Спокойно сижу и ничего не делаю, а почему– кто знает? Вновь пробудилась эта тяга к смирению– так и хочется ничего не делать, а просто ждать, когда же за мной придут и снова заберут. Буду краток– крыша у меня уже съехала и в данный момент катится в неизведанных далях по невиданным склонам все ниже и ниже. Я просмотрел последнюю запись– ничего из произошедшего тем днем не в силах вспомнить, хоть убей. Не помню, как за мной пришли, не помню, как траспортировали в госпиталь, не помню даже, как меня обмывали, хотя, полагаю, это было бы одним из наиприятнейших воспоминаний последних месяцев! Хорошо бы, если бы человек, что меня мыл, оказался приятной женщиной, на которую любо-дорого просто смотреть. Но вот что я точно помню, как в госпитале меня пичкали каким-то дерьмом. От этих таблеток эффект такой, словно у тебя снимают "крышку", извлекают мозг, а вместо него кладут сверхпушистого кролика с искусственным суррогатом кроличьей самки, которую он без конца сношает– "тр-р-р-р", затем минутная пауза и снова "тр-р-р-р!". Из-за всех этих инвазивных приемов до сих пор в голове звенит и ноги подкашиваются– координация если не на нуле, то весьма близко к нему. Убегая, я ободрал себе все руки и ноги."– показывает содранные участки кожи,– "Затем свалился в какую-то канаву и, не знаю, словил приход что ль… Меня захлестывали теплые волны, но по ощущениям это происходило не снаружи, как если бы в настоящем море во время шторма, а изнутри, будто из меня извлекли все кости, мышцы, сосуды, органы, а затем зашпатлевали изнутри, оставив лишь сохнущую оболочку, куда и влили… что-то. Не вода и не кровь, не кислота и не щелочь, просто– что-то очень теплое, живое, налетающее на мои внутренние стенки и разбрызгивающееся во все стороны. Я как наполовину заполненный стакан с завинченной крышкой в трясущейся руке, сам же оставаясь неподвижным. Передо мною пробегали лица– родители, лицемеры-друзья, случайные физиономии, имена которых я уже и не в силах вспомнить. Более всех мелькала физиономия недавно виденного мною докторишки, у которого такое постное выражение лица, что так и хочется сделать с ним что-то плохое, заставить измениться в лице! Пусть даже и на смех, хотя это было бы полнейшей неожиданностью. Полагаю, мне самое время сматывать удочки, пока не подали объявление в розыск. Хотя по идее не должны. Не знаю– так в фильмах обычно бывает, но то фильмы, тогда как здесь все еще реальность. Гораздо более прозаичная, убогая. Тупая, как лезвие игрушечного меча, отлитого из какого-нибудь свинца. Не удивлюсь, если на меня просто махнут рукой и позволят уйти, потому что смысла бегать за больным человеком, который никому– во всяком случае они так думают! – не причинил вреда, не возымеется. Куда разумнее будет потратить освободившееся время на что-то более достойное людского внимания."

–щелк-

____

Запись 000022. 25.06.2024. 03:55

Залитый солнцем зал ожидания о белых колоннах и литых ступенях. Толпы прибывающих и отбывающих– все в панамках и ярких сланцах. О.Н. в одиночестве сидит на скамейке и радостно улыбается. За стеклом позади него виднеется самолет размером с само здание.

"Добро пожаловать в…" – треск в колонках, помехи в изображении, рассегментирование слоев.

Запись повреждена.

–щелк-

____

Запись 000023-частично-повреждена-изображение-отсутствует-звук-присутствует

Сквозь гул слышен голос О.Н.

"На самом деле точно неизвестно, сколько мне еще осталось жить в здравом уме– вынесенные мне прогнозы касались только моей физической лабильности, что же касается устойчивости психики– о ней я не догадался спросить. Произошедшее лишь показало, насколько же я нестабилен, опасен для общества и самого себя. Знаю– я могу бороться с этим, но пользы это не принесет! Я попал в петлю Сизифа, что толкает камень в гору, а тот неизбежно катится вниз. То же и с моим разумом– я могу сколь угодно пытаться оставаться в сознании, сдерживать себя в узде, но рано или поздно ослаблю хватку и сорвусь, снова натворю нечто ужасное! Как и говорилось раньше– тут нет конца. Придется просто стиснуть зубы и идти наверх, таща за спиной практически неподъемный груз ответственности за собственные поступки, которую я не подписывался нести, но буду вынужден– это все моя вина. Теперь я понимаю Сашу и принимаю ее уход, признавая так же и то, что эта мера была следствием не каприза, как она это выставила, но инстинкта самосохранения. Всегда проще изобразить из себя мразь, нанеся пощечину, нежели стать тем, кто вонзает нож, показав, что ты настолько ужасен как человек, что пугаешь того, кто тебе дорог. Я ведь мог сорваться на нее, причинить ей настоящую боль… хотя бы затем, чтобы она меня пожалела, поняла, насколько же мне порой бывает невыносимо! И затем, чтобы ненадолго снизить градус собственной ненависти по отношении к ней– за то, что она тоже здорова, а я не могу думать об этом спокойно, вновь чувствую вопиющую несправедливость, зная при этом, что я сам несправедлив! Ее побег нельзя расценивать как трусливый акт капитуляции. Это скорее было хорошо взвешенное решение совершить стратегическое отступление, откуда потом можно было бы начать все заново по совершенно новому курсу, минуя знакомые места. Годы не ждут, но всякая женщина хочет найти себе безопасное пристанище за чьей-нибудь спиной, которая действительно будет непоколебимо стоять, а не разрушаться изнутри. Да, это эгоистично, но женщины уже давно доказали, что по части благоразумия и заботе о самих себе дадут нам, мужчинам, фору. Это мы бросаемся в огонь сломя голову ради других, даже если это в ущерб нам самим. Они же всегда знают, когда стоит делать ноги в место, где им безопаснее. Так что, если ты смотришь эту запись, хотя это технически невозможно… Саш! Знай– я тебя не виню."