Ольга Хан - Дом для судьбы. Мечты! Мечты! Где ваша сладость?

Отдохнув недельку, Антон решил, что пора выходить на работу. – Пойдёшь ко мне на машинный двор слесарем, пока другой работы нет. Закончил бы институт, работал бы начальником. Вовка в этом году окончил институт, будет в городе работать архитектором, а ты слесарем, и всё из-за кого? Отец при каждом удобном случае старался задеть самолюбие сына. – Слесарем, так слесарем, – скрепя сердце, согласился Антон.

В первый день работы отец приказал перенести железо, кучей сваленное на машинном дворе, поближе к воротам. Его скоро надо будет грузить, чтобы отправить на металлолом. Антону, привыкшему к чистой работе заведующим складом, было не очень комфортно на виду у шоферов и трактористов, выполнять неквалифицированную, грязную работу, но деваться некуда.

Была половина двенадцатого, когда он перенёс последние железки. – Я закончил. Что ещё делать? – спросил отца. – Можешь идти на обед, – недовольно буркнул Николай Васильевич.

Домой он пришёл на полчаса раньше обычного. Дети, игравшие во дворе, бросились к нему с радостными криками. – А мама что делает? – спросил он у Саши, но тот только пожал плечами. Антон вошёл в дом. Жены не было ни на кухне, ни в их комнате, ни в зале. Антон заглянул в комнату младших сестёр. Таня мыла пол, а сёстры-старшеклассницы лежали на кровати с книгами в руках. – Почему ты здесь моешь пол? – удивился он. Таня пожала плечами, не зная, что сказать. Она мыла потому, что сёстры Антона не выказывали желания помыть пол сами. А она не решалась качать права, потому что не работала, и, чувствуя неприязненное отношение к себе, считала себя обязанной отрабатывать хлеб насущный. – Почему вы лежите? – спросил Антон уже у сестёр. – А что?! – с вызовом ответила ему Бэла. Обида на отца, усталость, вызвали вспышку гнева. – Я сейчас покажу вам, что! Я вам что, прислугу привёз? С этими словами он выхватил швабру из рук жены, и огрел, ею Бэлу. Девчонки соскочили с кровати и бросились сами мыть пол, а Таня стала накрывать на стол. В комнате потемнело. Она глянула в окно. Ветер, будто тёмную кисейную ткань, нёс мелкую пыль, заволакивая ею всё вокруг. – Что это?! – вскрикнула Таня. – Пыльная буря. Антон не проявил ни капли беспокойства. – Там же бельё! Я же постирала недавно! А дети! Дети на улице! Она бросилась во двор. Лиза, закрыв лицо руками, стояла в тёмной туче пыли и плакала. Саша и Алина, отплёвываясь, вбежали на крыльцо. Таня схватила плачущую Лизу и понесла в дом, собирать бельё уже не имело смысла. Такого она не ожидала. Антон, расхваливая здешние места, умолчал о пыльных бурях, о нестерпимой жаре, о полчищах комаров.

Вечером мать выслушала жалобы дочерей с холодным блеском в глазах. Ревность в её сердце взыграла с ещё большей силой, и она пожаловалась мужу на то, что Таня, скорее всего, науськивает Антона на родню. Тем же вечером отец предложил сыну съездить порыбачить на канал.

Они закинули удочки. Отец сел на корягу и подозвал к себе Антона. Пыхтя сигаретой, он спросил: – Ты мне скажи, ты мужик, или кто? – Мужик, – не понимая, куда клонит отец, сказал Антон с недоумением. – А почему тогда Танька крутит тобой, как хочет? – Почему это она мной крутит? – Ты сегодня из-за неё избил родных сестёр. – Прямо избил! Стукнул раз и всего-то. – Ты молодой и глупый ещё. Сёстры – это твоя родная кровь, а кто твоя Танька? Сегодня она тебе жена, а завтра неизвестно. Бабе, сынок, потакать нельзя. Она сядет на голову и ноги свесит. Будешь носиться с ней, как с писаной торбой, она тебе же рога и наставит, помянёшь моё слово. Бабу надо держать в чёрном теле, чтобы у неё на чужих мужиков времени не было и сил. Я её насквозь вижу! Голодранка, и пройдоха! Бабу настоящий мужик вот где держит, а слюнтяи, такие, как ты, рога носят. Ничего с ней не случится, если вымоет полы и у твоих сестёр. Не велика барыня. На то она и сноха. Запомни это, а то будешь каяться, да будет поздно.– И после небольшой паузы, добавил: – Она чужая, а мы – родные. Никогда не ссорься с роднёй из-за бабы. Ей, ведь только этого и надо. Она будет постоянно настраивать тебя против нас, будет крутить тобой, помыкать, да ещё и посмеиваться, считая дурачком. Да хоть бы баба, как баба, было бы на что посмотреть, ни груди, ни задницы, что ты в ней нашёл? (О том, что мать Антона худая, плоская и не очень красивая, не вспомнил ни отец, ни сын.) Антон молчал, понурив голову. Бабе только раз уступи, и всё, будешь, как тряпка, вытрет ноги и пойдёт дальше. Ты, понял меня? Антон кивнул. – Смотри, держи её вот так, – отец показал сыну сжатый кулак. Не становись посмешищем. Не иди у неё на поводу, как телёнок. В семье мужик главный. Баба должна детей рожать да дом в порядке содержать. Мужик должен сразу характер показать, а ты, сестёр бить.

Прошло несколько дней. Таня гладила рубашки мужа в своей комнате. Неожиданно раздался плач дочери Тамары. Она прислушалась. – Меня Саша по пальчику ударил! – ревела Алина. – Иди, скажи тёте, она в своей комнате. Иди, – направила внучку свекровь к Тане. До сих пор Алина, так звали племянницу Антона, была единственным ребёнком в этом доме. И теперь ревновала Сашу и Лизу к старикам. Особенно цеплялась к Саше. То ущипнёт, то толкнёт, то укусит, пройти мимо, не зацепив двоюродного брата, было выше её сил. А когда Саша давал сдачи, бежала жаловаться. Свекровь отправляла внучку к Тане, рассчитывая, что та сама накажет сына. И Таня в угоду свекрови, наказывала Сашу, хотя понимала, что его реакция вполне оправдана.

Дверь в комнату отворилась и на пороге появилась зарёванная Алина. Как некую драгоценность она держала перед собой указательный палец правой руки. – Тётя, меня Саша палкой по пальчику ударил. Таня осмотрела палец: ни синяка, ни царапины. – Алина, ты сама задеваешь Сашу первой. Он тебя не трогает, не трогай и ты его. – Пальчик болит, он меня ударил, – продолжала ныть Алина. – Хватит! Я не стану снова наказывать Сашу, потому что ты сама виновата. – А-а-а, – изо всех сил заревела племянница мужа, стараясь добиться желаемого. Таня рассердилась. – Уходи, не зли меня, невоспитанная девчонка, – не сдержалась она. В тот же миг, будто стоял под дверью, появился свёкор. Лицо его исказила гримаса ненависти и злобы. – Она будет меня учить, как воспитывать детей! Посмотри-ка на неё, – медленно цедил он слова и шёл прямо на неё. Таня оцепенела. Злые глаза свёкра, сузившиеся в щёлочки, впивались в неё, будто хотели просверлить. Она понимала, что он сейчас её ударит, но не могла пошевелиться, ноги, будто приросли к полу.

– Отец, остановитесь! – вбежала в комнату Тамара и попыталась удержать его, но тот оттолкнул дочь, и продолжал надвигаться на Таню. – Благодать тут нашла! Спит она здесь днём! Это было правдой. Стояла сильная жара. К тому времени, когда Таня укладывала детей спать, вся работа в доме была сделана, и все не работающие члены семьи устраивали себе сиесту. Работа во дворе, начиналась тогда, когда становилось прохладней, и она не видела ничего предосудительного в том, что позволяла себе вздремнуть, как и все.