Ольга Набережная - На ять

Взгляд потухший, словно в нем вся мировая усталость скопилась, круги под глазами, анемия и анорексичная худоба. Дети в прямом смысле этого слова высасывают из нее все соки. Причем она фанатично убеждена, что должна кормить грудью каждого своего детеныша, пока есть молоко. Муж строитель. С утра до ночи на работе. Она одна с детьми. Иногда свекровь помогает.

– Анечка, вы сдали анализы?

– Сдала. Вчера.

– Ну, результаты у меня еще не все на руках, только общий анализ крови. Что вас беспокоит? Голова не болит?

Пока Алла водит Николая Ивановича по нашим кругам больничного муравейника, сама измеряю давление, смотрю глазные яблоки, ощупываю лимфоузлы. Не нравится мне ее состояние. И узлы воспалены, болезненные. Вижу, как дергается шея при надавливании. И что мне с ней делать? Пока осматриваю, расспрашиваю о детях. И тут моя тезка оживает. Глаз горит, движения разтормозились, руки всплески эмоций выписывают. И такая глубокая любовь в словах слышится, что я прямо позавидовала по-хорошему. Веснушка (это старший – Васенька) вчера солнце нарисовал такое смешное, с ручками вместо лучиков, а Манюня (это средняя – Машенька) в садике стих рассказывала, а воспитатель на видео сняла. Я слушаю ее и боюсь. Боюсь за эту хрупкую, великую женщину, которая наплевав на собственное здоровье, несет такую Любовь в этот жесткий, неласковый мир, что аж дух захватывает. И дай ей бог здоровья! Что смогу – то сделаю. Что не смогу – тоже сделаю, ради ее детей. Хотя лимфоузлы мне не нравятся. Надо повторно назначить кровь, и гормоны сдать. Ох, не нравишься ты мне сегодня, Анюта… Но ничего, мы тебя выправим, будешь, как новенькая, за своими птенцами бегать.

Анюта уходит приободренная и воодушевленная собственным хорошим настроением и моим рецептом. Выписала фолиевую кислоту да В12. Полечим анемию пока, а там видно будет, когда анализы все придут. Вернулась Аллочка, отрапортовала, что Николай Петрович до места назначения в виде кабинета проктолога доставлен. Караулить не стала, ибо наш Михаил Степаныч без осмотра никого не выпустит из своих рук.

Следующей была музыкантша с депрессией, томная и дородная виолончелистка, но с очень ранимой душой и подвижной психикой. Ей бы к психологу походить, а не ко мне. Но упорно, раз за разом, следуя своим приступам меланхолии, записывается ко мне на прием. Замуж бы ей. И всю депрессию как рукой сняло бы. Деток еще не поздно нарожать. А детки бы пошли, там уж не до разборок было бы со своей тонкой душевной организацией и саморефлексией. Но я же ей так не могу сказать. Обидится, ибо считает себя убежденной феминисткой и закоренелой холостячкой, ибо не создана для борщей-котлет-пеленок. А я-то вижу в глазах почти звериную тоску по мужиковым рукам да семейным обедам. Слушаю ее рассказ о кознях в оркестре, как первая скрипка поругалась со второй и залила в отместку ноты апельсиновым соком, как дирижер на репетиции сделал ей замечание, а я слушаю ее, глажу по сильной музыкальной руке и утешаю, как могу. Уходя, музыкантша даже не спросила про рецепт. Ну что я ей пропишу? Только пустырник для снятия эмоционального напряжения, а он и без рецепта доступен. Нервный народ стал, очень нервный.

Потом прошла еще одна гипертония, на этот раз настоящая. Не старая еще совсем тетка, лет сорока пяти, а давление под сто семьдесят. Как еще сама дошла, не понимаю. Говорю ей, мол, «скорую» надо было вызвать. А она мне отвечает, зачем беспокоить по пустякам, пусть, мол, экстренных пациентов спасают. Ну что за люди! Сами себя не берегут, а потом говорят – недолечили, залечили. Так, давление сняли, рецепт выписали, ушла, довольная и успокоенная, домой.

– Алла, еще кто есть?

– А этот, непонятно что.

– Ну, зови. Посмотрим, что там за непонятно что.

Заходит молодой мужик, лет тридцати, лицо от боли скорежилось. Раздевайтесь, говорю. Разделся – снял рубашку, майку. Ух ты, ничего себе мускулатура! Спортсмен, что ли? Осматриваю, прослушиваю бронхи, легкие. Бронхи совсем забиты, дыхание жесткое, свистящее. Что же ты, миленький, до бронхита-то себя довел, не лечил, наверно, легкую простуду, вот она, коварная, и скрутила тебя за невнимание.

– А со спиной что? – спрашиваю. Вижу же, что рукой так и норовит за поясницу схватиться.

– Да пустяки, доктор.

А сам смешливо так смотрит на меня и улыбается. А улыбка хорошая, лучистая.

– Электричество отключили, а маме диван привезли. Грузчики без лифта отказались нести. Вот я и подписался.

Я округлила глаза. Диван на себе?! Ну и силища!

– А этаж какой? – спрашиваю.

– Восьмой, – он улыбается еще шире.

Нет, ну бывают же сумасшедшие люди на белом свете! Укладываю его на кушетку, прощупываю поясницу. Уплотнение в мыщце. Все, ясно. В народе это называется – потянул спину.

– Покалывание чувствуете? А согнуться можете?

– Не-а, не могу. Больно же.

Интересный человек. Ему больно, а он улыбается все время. Смотрю на Аллочку, она тоже улыбается украдкой. Эпидемия какая-то. Назначаю рентген, обезболивающие и, конечно, никаких физических нагрузок. Это надо же, диван на себе тащить! Вот что за люди?

………………..

Мы поженились через три месяца. «Непонятно что» оказался Алексеем Кузнецовым, тележурналистом, фотографом и просто хорошим человеком – моим мужем. Из поликлиники я не ушла, и даже рождение нашей Анечки (муж настоял на этом имени) оставило меня дома не очень надолго – спасибо свекрови. Как же я их брошу-то, моих почти уже родных пациентов? Живые же люди.

Утро выдалось хмурым и неласковым. Серый рассвет накрыл своим настроением, и не радовало даже то, что не я одна такая – все такие, не одну меня накрыло этим низким моросящим небом сегодня в городе. А утро еще и не заладилось. Не включилась кофе-машина, вспомнила, что не купила лимон вчера. Короче, буду пить растворимый и без лимона. Только собралась зубы почистить – отключили свет. А, в основном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо. Бродя по комнатам в поисках одежды при неясном утреннем свете кое-как собралась. На работу, как на праздник! Не хочется выходить в такую погоду из дома, но есть такое самое важное для человека слово – надо. Открываю дверь и вижу, как к моим ногам белым лебедем подлетает бумажка. Успеваю только заметить буковки «Энергосбыт». Ну, все. Приехали. Теперь я знаю, почему с утра нет света. Ёшшь твою медь! Совсем забыла. Предупреждали же, что отключат. Ну, и чего делать-то теперь? С надеждой и одновременно с чувством полного уныния разворачиваю бумажку. Шесть триста. Мама дорогая! И где я возьму сейчас эти деньги? Зарплата только на той неделе. Ипотека, будь она неладна, уже просрочена. Кредит за Лешкину мелкоколиберную тарантайку тоже уже просрочен. Он пытается мне помочь, таксует, но этого все равно не хватает. Я же понимаю, молодой парень, деньги тоже нужны, какая девка сейчас посмотрит на нищеброда? Я все понимаю… Но что-то надо делать.