Ольга Набережная - На ять

Как мы привыкли, что наши однотипные каменные джунгли – это не место душевному уюту и соседско-дружеским отношениям. Каждый сам за себя, каждый сам по себе. Здесь ты никому не нужен и неинтересен. Закон. Ерунда все это! Наш городской муравейник настолько разносторонен, что иногда случаются совершенно непредсказуемые ситуации. Соседи не только ходят к вам за луком, но вы пьете вместе чай и даже знаете, как их зовут и сколько у них детей. Ну, хотя про детей бывает известно раньше всего. Особенно, если у вас тоже есть дети. Нежелание общаться с соседями – это не показатель вашей угрюмости и букости. Это – стереотип, навязанный вам угрюмыми людьми и буками. Никогда не любила стереотипы. Есть в них какая-то бездушность и предсказуемость. А человек – имеет право быть индивидуальным…

Роза Яковлевна и Сашенька были соседками. Сашенька с пятьдесят третьей квартиры, Мира Яковлевна напротив проживала с мужем и огромным черным догом Бобом. Дружбы не водили, просто «здрасте-здрасте», чисто по-соседски так, без принуждения к более тесному знакомству. Роза Яковлевна, дама солидная во всех отношениях, с томными карими, несколько навылупку, глазами и прической а-ля Мерилин Монро на выбеленных до стоячего состояния волосах, всегда у меня вызывала восхищение своей монументальностью и основательностью памятника. На все и для всех у нее был готов ответ, причем в его разумности усомниться даже не приходило никому в голову. Однажды, встретив ее в подъезде, я хотела поговорить о капремонте, который нам обещали еще с лета начать. Мешки с цементом, бочки с краской, кисти всевозможных калибров завезли да складировали все это добро в техэтаже, закрыли под ненадежный амбарный замок и благополучно забыли. Мира Яковлевна была у нас местным активистом, этакой бой-бабой, да еще и наделенной интеллектом и непревзойденным еврейским сарказмом. В конторе нашего коммунального хозяйства ее боялись. Ну, я и решила подзадорить ее вступить в очередную корриду с нашим жэу. Боже, зачем я это сделала?! Сорок минут выпали из моей жизни, как колесо из старой телеги. Как выпал и мой Ученый совет, потому что, когда я добралась до работы, все уже разошлись.

Роза Яковлевна была тетка еще не старая, но уже скучающая, предпенсионного возраста, и поэтому считала своим долгом любое человеческое создание младше себя по возрасту учить уму-разуму. Утро у нее выдалось, видимо, унылое и бездеятельное, и я для нее была, как манна небесная, практически, как глоток воды в пустыне. Не успела я открыть рта, как изо рта напротив выбушевался целый речевой водопад.

– Милочка, таки в вашем возрасте необходимо вовремя ложиться спать. Ну, вы видели себя в зеркало сегодня? Что за круги под глазами? Вам, дорогая, необходимо проверить за почки! Моя мама всегда мне говорила, чтобы я не упускала из виду этот важный орган. Он очень влияет на кожу! Вы таки верите моей маме?

Ну и далее в том же духе. Я не успевала вставить слово, а этот водопад все катился и катился, и. казалось, никогда не иссякнет. Спасибо Бобу. В конце концов, он не просто стал нетерпеливо подпрыгивать, требуя законной утренней порции газона, а призывно заскулил, нервно пританцовывая вокруг хозяйки.

– Да ты ж моя радость, Бобчик, сейчас мамочка таки и отведет тебя пописать!

С этими словами Роза Яковлевна, наступив буквально на горло собственной песне, не закончив мысль и даже почти не попрощавшись, поспешила с Бобом к двери. Уффф, облегчение и избавление от громогласных советов накрыли меня приятной волной, и я тоже поспешила вслед за Розой Яковлевной, отчаянно переживая, что Боб не успел уволочь хозяйку за угол. Но речь не обо мне. Вы же поняли уже, да?

Сашенька была полной противоположностью фонтанирующей идеями и танково напористой Розе Яковлевне. Жили они с мужем тихо-мирно, взрослые дети уже давно отделились от родителей и отгнездились в свою молодую самостоятельную жизнь. Не знаю, скучала ли Сашенька вечерами рядом со своим молчаливым серьезным мужем. Но мне она всегда казалось какой-то потерянной, что ли. Какой-то сиротинушкой. Возрастом они с Розой Яковлевной сходились, но вот по мироощущению – небо и земля. Роза Яковлевна не любила сереньких, а соседка ей казалась именно такой. Сашенька работала ветеринаром, безумно любила животных и вечно подбирала всех выброшенных, покинутых, выгнанных, потом лечила за свой счет, давала объявления на сайтах, пристраивала в добрые руки, а потом еще и патронажничала. И внешность у нее была под стать ее характеру. Невысокая, худенькая, белокурая, она была красива какой-то неслышной красотой, которая словно лилась изнутри и распространяла свою благодать и добро на других. Только эти другие, не замечали того, я думаю. Глаза, почти всегда грустные, но открытые навстречу каждому, таящие другое зрение, которое нам неведомо. Наверно, это отпечаток профессии. Ведь Сашенька каждый день видела боль, о которой ее пациенты не могли рассказать, и только в их глазах она могла это прочесть. Видимо, все это и отражалось в ней, как в зеркале.

В общем, однажды Боб заболел. То ли сожрал чего-то на прогулке, то ли вирус какой подцепил, но вечером его полоскало за три метра против ветра, а когда уже нечем стало полоскать, Боб слег, и глаза его тоскливо полуприкрылись. Он дрожал всем телом, безвольно опустив обрубок хвоста и приподняв верхнюю губу. Роза Яковлевна была в отчаянии. Особенно ее пугал оскал, обнаживший крупные, цвета слоновой кости клыки. Она ворвалась ко мне и, схватив за руку, потащила к себе в квартиру. Бобу было очень плохо. Это понимала даже я. Скорых для собак еще не придумали, тащить такую договую тушу в ветеринарку мы не могли. Хотя, конечно, можно было положить его на простыню и как-то спустить вниз, вызвать такси, но Роза Яковлевна была уже совсем без сил, даже привычный водопад практически испарился. Она сидела на полу, положив голову Боба на толстое колено, и, наверно, уже с ним прощалась, роняя на гладкую шерсть крупные, нечастые слезы. И тут меня осенило. Сашенька!

– Таки, деточка, ну бегите же уже за ней, ну зачем вы мне делаете нервы! Миленькая, скажите, мой Бобик захотел увидеть дедушку, а я не могу этого допустить. Ну бегите же!

Сашенька примчалась, волоча капельницу и свой дежурный чемоданчик. Всю ночь мы втроем сидели возле умирающей псины, которая сплотила нас, наверно, навеки. Ну, во всяком случае, пока мы соседи. То, перекидываясь пустыми словами, то дремотно замолкая, мы встретили рассвет нового дня вместе. И Боб тоже встретил, о чем известил нас жалобным поскуливанием. Я не буду рассказывать, какими словами Роза Яковлевна буквально освящала Сашеньку, просто не смогу повторить этот словесный поток. Но с тех пор Сашенька и Роза Яковлевна подружились. Да так крепко, что у нас весь подъезд удивлялся. Роза Яковлевна Сашеньку боготворила, да и Боб очень к ней привязался. Втроем они проводили много времени, и им хорошо было вместе. Наша матрона пыталась учить Сашеньку жизни, как строить отношения с мужем, давала особенные рецепты блюд, которые Сашенька с удовольствием готовила и сообщала реакцию мужа подруге по телефону. Роза Яковлевна была на седьмом небе, ибо ее собственный муж привык к кулинарным изыскам и, скорее всего, ими пресытился, а она давно не слышала таких искренних похвал своей стряпне.