Майя Газиева - Пока смерть не разлучит нас. Книга 1

– Они целы. Смерть была мгновенной, от сильной встряски повредились шейные позвонки… – голос сестры затих, когда она взялась за край простыни.

Резкий запах формальдегида ударил Луне в лицо и, увидев родные, но изменившиеся до неузнаваемости лица, она отпрянула и без чувств обмякла на руках стоящего позади нее офицера полиции.

Следующие после опознания сутки она металась по кровати в бреду, а после еще несколько дней не приходила в сознание, находясь под действием транквилизаторов и снотворного. Время от времени у ее постели появлялась уже знакомая полная женщина в халате, и в те часы, когда Луна бессознательно открывала глаза, то могла слышать тихую убаюкивающую речь специалиста. Так проходили день за днем – часы пассивного бодрствования сменялись искусственным сном, и снова начинались периоды пассивного бодрствования. Время тянулось медленно, но несмотря на внутренние протесты и апатию девочки, состояние ее постепенно нормализовалось. Она все еще продолжала упорно молчать, но от пищи не отказывалась, и вскоре ее выписали из больницы под ежедневное наблюдение участкового, передав ее документы в центр опеки несовершеннолетних.

Выйдя из здания больницы на улицу, девочка застыла в растерянности. Воздух был до тошноты плотным, наполненным запахами и звуками. Ей не хватало стерильности. Некоторое время она простояла у ворот, не зная, куда пойти. Домой? Домой идти она боялась. Друзья? Их у нее не было. Во всяком случае, тех, которым было бы дело до ее трагедии. Дальние родственники? Это был худший вариант. Не найдя нужного решения, она отправилась бесцельно бродить по городу и была потрясена, как ужасающе сильно изменился он за то время, что она провела в больнице. Все вокруг стало чужим.

Она ловила на себе малодушные взгляды прохожих, которые поспешно отводили глаза и проходили мимо, заметив ее затравленный вид. Но ей не было дела до их черствости, в ее сердце была пустота, звенящая и огромная, заполнившая собой весь ее мир, и теперь она не могла найти в себе даже слез, чтобы выплакать свое горе. Почти сутки она слонялась из квартала в квартал, избегая знакомых мест, но вскоре ей пришлось признать, что в этом городе ей было знакомо определенно все и, рано или поздно, придется вернуться домой. Подавляя в себе главный протест, она пришла к своей квартире и долго стояла у дверей, не решаясь войти и пытаясь осознать, что там больше никого нет.

Шагнув за порог, она была оглушена безмолвием опустевших стен. Эта большая светлая квартира, всегда такая уютная и теплая, теперь казалась блеклой и холодной. С кухни донесся запах испортившихся продуктов, брошенных ею на столе уже более двух недель назад. Собрав все в мешки и сгрудив посуду в мойку, она вынесла мусор. После уборки кухня выглядела голой и неуютной, осиротевшей от потери своей хозяйки, и девочка поспешила уйти оттуда. Чем больше она бродила по комнатам, тем более разрасталась в ней боль от каждого прикосновения руки или взгляда к знакомому родному предмету. Она стала понимать, что в ее груди была не пустота, а огромный, разрастающийся ком, именно то пресловутое отчаяние неизбежно подступало к горлу.

Несколько часов она пролежала на широкой кровати в спальне родителей, свернувшись калачиком, но, так и не сумев уснуть, села и уставилась на оконную раму. Спустя несколько минут девочка вскочила, ощутив острое желание выброситься из окна. Резко распахнув рамы, она свесилась по пояс с подоконника, хватая воздух ртом в приступе удушья. Раскачиваясь около минуты, но так и не решившись отпустить оконный проем, она яростно вдохнула, наполнив легкие до отказа, и дикий нечеловеческий вопль вырвался из ее глотки, разорвав тишину ночи.

Ее тело забилось в судорожных конвульсиях, и малышка упала на пол подле окна, продолжая яростно кричать. Она не смогла отпустить раму, не смогла!

Словно гирлянды зажглись окошки многоквартирных домов, и взволнованные люди сбежались к ее дверям. Кто-то вызвал скорую помощь. Перепуганная до смерти соседка скрутила девочке руки, постоянно что-то причитая. Она изо всех сил прижимала голову несчастной к своей груди, чтобы та не билась ею о пол. Вскоре крики перешли в протяжный вой, и соседи начали расходиться, тихо бурча себе под нос проклятия. Девочка все стонала, изгибаясь от мучительной боли, и рыдала от отчаяния. Соседка тоже заплакала в ожидании скорой помощи, не то от страха, не то от беспомощности перед спятившей от горя девочки. Укачивая ее в своих удушливых объятьях, она тихо шептала молитвы.

В себя Луна пришла только в больнице, и все началось заново. Пассивное бодрствование, транквилизаторы, снотворное. Круг замкнулся. Через неделю ее перевели в реабилитационный центр для людей с психологическими травмами. Там ее принудили к групповым занятиям с психологом, где она отмалчивалась в углу, вслушиваясь в тихие беседы о несчастьях других людей. Так постепенно, день за днем, к ней начало приходить понимание того, что все случившееся – не было концом ее жизни, а только одним из ее этапов, располосовавшим сердце кровоточащими ранами, этапом, который навсегда оставил на нем глубокие шрамы, но который ей, все же, предстояло преодолеть.

Она поняла, что придется заново научиться жить, и хотя уже не будет все как прежде, но в этой изменчивости и заключается все течение жизни. И все же девочка категорически отказывалась идти на контакт с другими людьми. Однако иногда центр посещали люди, уже пережившие в своей жизни трагедию, они приходили, чтобы помочь справиться с бедой тем, кто нуждался в их словах поддержки, протянуть руку тем, кто временно потерял ту нить жизни, за которую нужно держаться.

Именно такой человек дал Луне надежду на будущее. Невысокая худощавая женщина с бледным лицом, чьи рано поседевшие волосы всегда были собраны в аккуратный пучок на затылке, с первого взгляда выглядела неприветливой из-за плотно поджатых сухих губ и глубоко посаженных глаз. Но в этих печальных серых глазах таилась искренняя доброта и сострадание. Беда состарила ее раньше времени, но сердце смогло сохранить в себе душевное тепло и способность дарить людям любовь. Она тоже не могла вернуть свою утраченную семью и она увидела в этой дрожащей, худенькой девочке свою дочь.

При первой встрече женщина нашла ее забившуюся в угол, осторожно прислушивающуюся к тихим речам присутствующих. В ее груди сжалось сердце при виде ее огромных темных глаз, в которых застыло выражение беспомощности, она увидела в них отчаяние и страх перед будущим. Тогда она подошла к девочке после занятий, и та не отстранилась. Их первое общение было немногословным. Луна сторонилась живых людей, принимая закрытую позу, подобно тому, как животное поджимает уши при виде своего обидчика. Но с этой женщиной все оказалось иначе. С первых же минут между ними завязалась невидимая связь, побуждающая обеих продолжать общение. Майоле Леа Мертенс, так звали эту леди, стала приходить в центр чаще, проводя с девочкой тихие вечера, все более убеждая ее, что жить дальше можно и нужно!