Вадим Кучеренко - Сновидения

– Коленька, не забудь вечером зайти на почту и заплатить за квартиру, – напутствовала его мать уже в прихожей, пока он застегивал пальто. – Я не могу. Сегодня мы с Марьей Филипповной идем в кино.

Со своей давней подругой, Марьей Филипповной, такой же безмужней старушкой, мама не пропускала ни одного индийского фильма, в каком бы кинотеатре тот ни шел, даже на другом конце города. Радж Капур был ее кумиром, а Амитабх Баччан – тайной любовью. Но прежде она обязательно узнавала перипетии сюжета. На фильмы с несчастной любовью не ходила, объясняя это тем, что в жизни хватает собственного горя, и не хватало еще платить за чужое из собственного кармана. До пенсии она работала бухгалтером, и привычка переводить чувства в область дебет-кредита прочно укоренилась в ней. К счастью для мамы и Марьи Филипповны, почти все индийские фильмы заканчивались хорошо, а страдания главных героев в них с лихвой компенсировались веселыми танцами и песнями.

– Опять вернетесь заплаканными? – улыбнулся Николай, целуя мать.

Она, сердито подтолкнув его к двери, ответила:

– Тебе этого не понять, так что можешь скалить зубы, сколько угодно!

«Почему же мне этого не понять?» – с неожиданной обидой подумал Николай, и даже хотел спросить у матери об этом, но за его спиной уже щелкнул дверной замок. Он остался один на темной лестничной площадке. И начал осторожно, держась за перила, спускаться по лестнице.

Николай работал в проектном институте «Стройгражданпроект». Это большое многоэтажное здание построили в те годы, когда в моде был минимализм, по принципу коммунальной квартиры. Каждый этаж представлял собой длинный коридор, по обеим сторонам которого шли крошечные клетушки-кабинеты. Народа в «Стройгражданпроекте» трудилось великое множество, и каждому требовалось рабочее место – с письменным столом, стулом, кульманом. Поэтому их набивали в кабинеты, словно кильки в консервные банки. В отделе, где работал Николай, на двенадцати квадратных метрах разместилось пять человек. Было тесновато, но они привыкли и притерлись.

За многие годы Николай ни разу не опоздал к началу рабочего дня, и очень этим гордился, но втайне от всех. Никто из сослуживцев, с которыми он ютился бок о бок в одной комнате, не мог сказать о себе то же самое. Поэтому на общем собрании их маленького коллектива ему было раз и навсегда поручено каждое утро наводить на столах отсутствующих коллег рабочий беспорядок и отвечать тем, кого это будет интересовать, что те буквально минуту назад вышли по очень важному и чрезвычайно срочному делу. Какое это дело, Николаю доверили придумывать самому, полагаясь на его природную сообразительность.

В это утро с опозданием пришли все, кроме Николая. Каждый из вновь прибывших садился на стул, доставал из недр письменного стола папки с деловыми бумагами и, подобно сфинксу, замирал над ними, подперев голову руками. Очень редко кто-то переворачивал страницу. Потому что это было не обычное утро, а утро понедельника, и в рабочем графике, по общему мнению, оно существовало только по ошибке или недомыслию руководства. В основном все дремали, отсыпаясь за активно проведенные субботне-воскресные дни и ночи.

Николай, как обычно, минувшую ночь, да и все выходные, провел дома, с мамой, а потому хорошо выспался. Он давно уже снял пальто и повесил его на «плечики» в шкаф, переменил узкий в плечах и слегка тесный в талии пиджак на рабочую, свободного покроя, куртку, и подошел к кульману. И надолго задумался, рассеянно перебирая карандаши. Проект жилого дома для сельской местности, который ему поручили доработать, был хорош всем, кроме одного – его окончательная стоимость превышала запланированную смету расходов. Николаю требовалось удешевить проект. В пятницу, после сильных душевных мук, он отсек от дома балконы, но на этом его запал иссяк. Утешив себя известной мудростью, что «утро вечера мудренее», Николай отложил дальнейшую расправу с сельским домом на понедельник. Но и понедельник не добавил ему мудрости, а вернее, решительности. Он знал, что если уменьшить высоту потолков, да и остальные параметры комнат, превратив их в малогабаритные клетушки, сделать крышу прямоугольной, убрав все завитушки, необходимые только для красоты, да и сам дом строить не из кирпича, а из переработанной древесины, которая намного дешевле, то проблем со сметой не будет. Проблемы возникнут с его профессиональной совестью.

Когда-то, давным-давно, Николай совсем иначе представлял себе работу архитектора, о которой мечтал еще со школы. Тогда для него непременными атрибутами этой профессии были полет фантазии и дерзость мысли, благодарные сограждане и, быть, может, одна из улиц родного города, построенная по его проекту и названная его же именем. Его ухо ласкали такие слова, как рококо, барокко… И даже в то время, когда многие его сокурсники уже разочаровались в своем выборе, он исправно посещал лекции, сдавал аккуратно зачеты и успешно – экзамены, и считался одним из лучших студентов на курсе, несмотря на свою ординарность.

– К сожалению, юноша, в вас нет божьей искры, – говаривал, рассматривая его студенческие проекты, профессор Уфимцев, в далеком прошлом значительная фигура в градостроительстве, а в те годы уже состарившийся и обучающий азам ремесла будущих архитекторов. – Но за счет упорства и методичности вы можете добиться многого. Помните об этом!

И Николай, ободренный напутствием старика, серьезно готовился к своему будущему, в глубине души надеясь, что искра все-таки проявится, если постараться, а уж он сумеет превратить ее в пламя. Пожалуй, если не считать детских впечатлений и Ирины, самым счастливым в его жизни был день, когда он впервые вышел на работу. Еще пах типографской краской диплом, который он отдал в отделе кадров «Стройгражданпроекта» женщине за конторкой, и мечты были светлыми, а планы – наполеоновскими… Но прошло не так уж много времени, а ничего от этого не осталось. Мечты полиняли, планы сморщились, словно воздушные шары, из которых вышел воздух, и, наверное, даже диплом уже попахивал плесенью, залежавшись во внутренностях огромного сейфа.

Николаю почему-то особенно запомнился именно этот сейф, серо-стальной, почти до самого потолка, бронированная дверца которого натужно скрипела, когда ее отворяли или закрывали. В нем хранилось множество человеческих судеб, немногословно изложенных в коротеньких биографиях и трудовых книжках. Николаю он тогда показался саркофагом, в который если что попадало, то исчезало бесследно и навсегда. Не прибавляла оптимизма и предпенсионного возраста женщина за конторкой. Своим слегка крючковатым длинным носом и всезнающими хитрыми глазами она напомнила Николаю бабу-ягу, самый коварный персонаж русских народных сказок. И то, что баба-яга, выхватив у него из рук своими цепкими пальцами его диплом, нехорошо усмехнулась при этом, навело даже чрезвычайно наивного в ту пору Николая на тревожные раздумья.