Юлия Нифонтова - 12 самых страшных тайн

Себя Ася почитала за героиню-великомученицу – дохаживать древнюю больную бабушку с пожизненной инвалидностью – тяжкий груз, и за это они ей все обязаны ноги целовать: и московский дядя, и мамочка – та ещё непредсказуемая мадам. А то больше что-то не нашлось желающих за старушкой глядеть, а как помрёт? Сразу налетят вороны – наследнички. Хорошо, что Ася давно сообразила вырвать у бабуси дарственную на квартиру, а эта бумажка, как известно обратного хода не имеет, и в суде не оспаривается. Облом и тесь все адвокаты!

Прокопевна долго держала в сухих ладошках детскую Юрочкину фотографию. Рассмотреть уже не могла, но помнила всё до мельчайших подробностей: в пенных крахмальных кружавчиках лежит смешной очаровательный малыш с круглыми глазами в казённой ясельной панамке:

– Груздок, ты мой! Груздок!

«Закапывание глаз» заняло сегодня больше времени, чем обычно. Руки дрожали, и старая липкая пипетка проносила лекарство мимо. Наконец капли попали в два голубых «озерца», на некоторое время, прояснив чёткость контуров окружающего мира. А утренний оздоровительный ритуал продолжился. Таблетки были разложены на всю неделю по пробкам от пластиковых бутылок: в «беленьки» – утренняя доза, а «синеньки» – те на ночь. Раньше Прокопевна ещё делала зарядку – незамысловатые движения сидя, но уже давно больно было даже тряхнуть головой, шум в ушах поднимался, словно в ураган попала.

– Охы, доча, да что ж это я так помногу таблеток-то пью? – Обратилась старушка к зашедшей в её «келью» внучке, – может, хватит уш мне их пить? Хватит деньги-то почём зря переводить?

От сказанного Ася на миг приостановила энергичное рытьё в шифоньере:

– Нет, ты чё, меня сёдня решила окончательно доконать? Пей, давай быстро! Чего хочешь, чтоб парализовало на хрен? Вспомни, сколько после инсульта отваживались? Я не хочу за тобой лежачей памперсы менять!

– А я ведь, доча, ниччо не помню! Помню только, как язык тяжелел. Страшно это – никому я не хочу надъедать! Ты если там чево, ты сдай меня в детдом.

– Куда? – Ася нервно хохотнула.

– В дом инвалидов, как Леночка из пятой квартиры свою свекровку.

– Нет уж! Хренушки! Им тогда и пенсию отдавай и хату. Государство – не дураки, за-просто-так с вами нянькаться!

Ася надевала модную блузку и злилась, что обнова, ни разу не надёванная, стала тесновата.

– Ты, доча, на работу?

– Какая работа? Окстись! Суббота ж сегодня!

Прокопьевна заметно встревожилась:

– А куда? Куда собираешься?

– Да так… пойду с Викой прошвырнусь… к знакомым… – неопределённо повела плечами Ася.

– Давай там не как тудыличи – еле-еле порог перешагнула. Ох, как же противно, когда женщина пьяная!

– Строить меня заканчивай! Без тебя как-нибудь разберусь!

– Ты, доня, не сердись. Но всегда помни – первую рюмочку пригубила, а вторую – уже всё. Извините, не могу меня дома бабушка старенькая больная ждёт. А не так чтоб по всей! Ежли норму свою не знать… – то это чё-то с головой… А уж этт-та твоя В-вик-ка!!! Она ж как конь, ведро заглонёт – не поморщится! А ты гонишься за ней? Зачем? И чему она тебя хорошему научит? Охы, как вспомню как вы с ней на Новый год!.. Лежат – две лосихи… вином пахнет… Фу!

– Слушай, ты хорош уже! Иди детей своих поучи… правилам хорошего тона! Чё-то не сильно они к тебе бегут, хоть их годами бабушка старенькая больная ждёт! Чего у меня в жизни-то хорошего есть? Ни мужа, ни работы приличной! Впахиваю за три копейки, дак ещё и в собственные выходные на тебя смотреть! Хочешь последней подруги меня лишить?!

– Доча, у тебя же сын! Сутками ребёнок в ящик пялится, а матери хоть бы хны! Вот чего он там видит-то? Цельный день: тум-тум-тум-тум. Как в кузне!

– Да, уж музыка точно – такой, наверное, фашисты в концлагерях пленных пытали, – Ася решила переключить свой гнев с бабушки на сына, – Олежка, ну-ка выключай комп! Ты меня слышишь? А?! Открой!!! – Ася отправилась ругаться с вечно запертой дверью в детскую.

Правнук Олежка – ещё один человек, любимый Прокопевной беззаветно. Любовь эта, правда, видимого отклика не находила и на Олежкином поведении не отражалась. «Но ведь на то он и мальчик, не гладью же ему вышивать в конце концов. Подрастёт – поймёт!» – успокаивала себя Прокопевна.

Горячо любимый правнук реагировал на её просьбы и замечания не иначе, как на привычный бубнёж с экрана, то есть – никак. Но зато он радовался и чмокал старческую щёку, когда Прокопевна умудрялась пожарить ему картошечку с корочками.

А как начнёт бабушка поучать, типа: «Давай учись! Не выказюливай! Помогать-то некому, самому придётся дорогу в люди пробивать. Бросай ты эту свою трындычиху – капютер. Он у тебя жизнь отнимает!» То на это сам собой нашёлся безотказный способ дрессировки надоедливых старушек: показать питомца – ручную домашнюю крысу, даже и показывать не надо, можно просто сказать: – А вот у меня Пипа, хочешь подержать?

В ответ Прокопевна, как шёлковая ретируется под испуганные причитания:

– Вот сказали бы, возьми мыш а или руку отрубим, а я бы сказала – нате рубите руку, не возьму мыш а …

Когда за Асей захлопнулась дверь, Прокопевна села на своё привычное место в кресле у окна, где и проходили её одинокие дни.

– Иди, Прокопевна, на окошечке погуляй, – часто ободряюще говорила она себе, ведь на улицу без посторонней помощи выходить не могла, а балкона в старой квартире предусмотрено не было. Приладив к уху крошечный радиоприёмник – единственное средство общения с внешним миром, принялась «гулять», стараясь что-то разглядеть в окно. Внешне это выглядело привычно, но на самом деле старушка видела только размытые пятна и неясные очертания домов, деревьев и машин, движущихся по проспекту.

Вдруг в комнату зашёл Олежка, его порывистый шаг Прокопевна узнавала из миллиона других (только он так стучит пяточками, с тех самых пор, как только научился ходить). Правнук сел напротив, на маленькую табуретку:

– Баб, чё делаешь? Пошли в «контру» сражнёмся, – семиклассник заливисто рассмеялся своей шутке, представляя, как его старенькая прабабушка расстреливает террористов из «калаша», приговаривая своё обычное: «Светконец! Даже синяки по телу пошли… от переживания!»

– Раньше мы играли с дедынькой в «дурачка». Охы, как же он пригрывать-то не любил. Щас бы сыграла бы с тобой, сынок, да глазыньки мои ниччо не видят. Вундеркиндер ты мой!

Да и когда было нам в игры-то играть? Дедынька всё на заводе, я в детсаде. Дача – десять соток. Картошки – поле, не видать, где кончается. А как дело к осени, тут пововсе начинается мой консервный завод: варенье, засолки, маринады… Канпоты Юрочка сильно любил. Всё уж… никто ему больше вкусненького не изделает. Совсем закорючилась Прокопевна…