Александр Мамлюк - Маникюр на память

Гурьбою все чинно проходили мимо, делая вид, что не замечают притихших и затаившихся. Нехорошо, если вы обратите в ту сторону взгляд, это может закончиться натягиванием зрительного органа на попку. Проэкспериментируйте на животных – тогда поймете, и учитывайте, что животное приручено человеком. И все же, отойдя на порядочное расстояние, кто-нибудь громко говорил: «А она красивая, а он, конь, плащ боится испачкать…»

Утром деревья шелестели листьями, поверяя тайны прошедшей ночи. На скромных и мудрых стволах в капельках росы белели таблички «Дуб стойкий» (Кения), «Черешня разлапистая» (Китай), которые могли рассказать о крепости отношений пребывавших здесь, и это было целомудреннее, чем вникать в смысл заголовков из порванных газет, разбросанных тут и там, думая о тех же отношениях. Расшифровкой этого, наверное, и занимаются чопорные старушки, совершающие здесь утренний моцион. Они, видимо, пьют много кофе и благодарят Бальзака, тоже большого любителя кофе. Он сделал женщин нестареющими: разделив их сознательный период жизни ровно наполовину, к которой можно страстно стремиться, начиная от рождения и до самой смерти. Хвала любителям природы, пьющим кофе и читающим Бальзака!

Удовлетворять любопытство можно, заглядывая в раздевалки и душевые. В бани не рекомендуется до исполнения совершеннолетия – там горячая атмосфера, и размытая паром фантазия может нанести не солнечный, но вполне ощутимый удар пахучим веником в лучшем случае; в худшем – тазиком, благоухающим мылом «Махарани», что впоследствии ослабляет влечение неокрепшего организма к женскому полу вообще. Но нет в мире более высоких ценителей прекрасного, чем малышня: образы фей, попавших в кадр детства, остаются молодыми навсегда и не стареют в памяти, облепленной чудным видением. Что по сравнению с этим восторг и переживания археолога, разглядывающего череп Нефертити! Это вам не окна мыть в спортивном трико! Это вам не два часа бриться! Это надежда случайного попутчика в дороге, вспышка окна в вагоне поезда дальнего следования, стремление собственного «Я» через ноль времени к «Мы». На границе здравого смысла часовые стоят с одной стороны. Не многие женщины знают об этом и с волнением надевают на лицо вечернюю маску (то бишь макияж).

Бассейн с вливающимися сюда курортниками и вытекающими отсюда последствиями всегда привлекал ребят, а платный вход и ограда лишь подстегивали желание, и всегда обеспечивалось наличие дыр в заборе и бюджете. Путь к нему (бассейну) лежит через озеро, по берегам которого принимают солнечные ванны камуфляжные толстые бабки в утепленных ядовито-зеленых рейтузах для соблюдения нравственности. Они рьяно обсуждают девушек в бикини и парней с волосатой грудью без маек. Узкотерапевтическая старость не может найти оправдание молодости. Поэтому, пробираясь по берегу озера, кто-то из друзей Рика совсем не случайно наступил на подозрительную колыхающуюся кочку – она оказалась окопавшейся за кустом бабкой, которая с недовольным хрюканьем вскоре приобрела естественный вид, и глаза ее, наконец, перестали напоминать военно-полевой бинокль. Сопровождаемые ее ласковыми пожеланиями, Рик и К0 добрались наконец до бассейна и направились в душевую. Недавно сколоченная, она пахла скипидаром сосновых досок, которые под лучами солнца пускали янтарные слезинки смолы, но постоянно омываемая водой, не приклеила еще ни одну, похожую на обеденный кисель в санатории, задницу отдыхающего.

Здесь стоял дух чужого пота и еловых шишек. Обследовать место пребывания нужно всегда – можно найти рубль или булавку (нужно надеяться – намного безопаснее, чем копаться в чужих карманах – руки могут оказаться коротки, а карманы глубоки). Жадность и зависть – второй порок после привычки, а равнодушие по сравнению с ними – обычный нож гильотины, на который можно смотреть, а можно и отвернуться. Юность, если находит, всегда поделится чужим – в ней всегда горит огонь революций. Лазейку нашел Ширитов – вечный демагог и женоненавистник. Если знакомая девушка с кем-нибудь поговорила, у него сразу находилась порочащая ее информация. Удивительно, что позднее он женился. Многие, обладая меньшей информацией, не женятся. Это или брезгливость, или страх насмешек за спиной. Многие получают настоящие удары и безразлично ходят с кинжалами в спине, как новогодние ежики. Целомудрие – не противозачаточное средство. Женщин не надо открывать – поверьте себе и пользуйтесь одеколоном.

Душевую разделяют доски на мужскую и женскую половины (доски, положенные горизонтально, могут их соединить). В одной из них обнаружился сучок, который легко вынулся, образовав отличный смотровой глазок, как раз на уровне детских глаз (а у детей глаза всегда на уровне). С величайшей осторожностью обезьян, подкрадывающихся к удаву, чтобы его пощекотать, любопытные пацаны приникли к открытому каналу сообщений с другим миром. До боли стало завидно муравью. Стесняясь показать друг перед другом интерес, пацаны молча толкались и боролись за одноглазое место. Возня напоминала схватку регбистов за не брошенный еще под ноги мяч. Декорации могут быть разные, но так будет всегда. Кто и что там увидел – неизвестно, но подглядывать за теми, кто подглядывает, – стоит дороже, это точно.

Под струями душа двигались убийственно-оглушающие формы, но никто и не думал вызывать скорую помощь – там такие же, только одетые, а значит, и строгие, и вредные. За грубо отесанными досками плавали и порхали два треугольника – золотистый и черный, едва различимые сквозь водяную завесу, они соперничали друг с другом в красоте, напрашиваясь на аплодисменты. Затем оттуда в отверстие просунулся палец, обычный палец, мягкий, как несваренная сосиска, со сломанным ногтем и белой чайкой на его розовой поверхности, палец взрослой женщины – и атас! – сделал несколько сгибательных движений, словно хозяйка подзывала свою собачонку к ужину, к ноге, мол, и жди косточку! В мужской половине стало тихо, будто там разорвалась вакуумная бомба. За перегородкой послышался шепот, затем смешок, прыск…

Куча мала толкалась у двери, не помещаясь в нее целиком и, подгоняемая неизвестным злобным дрессировщиком, забилась, дрожа в дальний угол за бассейном, сжалась, как пороховые газы от выстрела в упор, – остались глаза, направленные в сторону раздевалки в ожидании последнего смертельного номера. Вскоре дверь распахнулась и оттуда вышли две симпатичные женщины в халатах и шлепанцах, весело переговариваясь, они прошли к своим лежакам и томно развалились под зонтиками. Ширитов первый членистоного потянулся, Борисенок и Рик тоже встали, и остальные очухались, – теперь они уже могли идти домой, и по пути долго обсуждали: как так могло случиться, что обе они брюнетки. Это остается тайной до сих пор.