Илья Луданов - Вьюга. Рассказы и повести

– Енти теперь хуже, – вздохнула старушка. – Приходять из города, а то и на машинах. Стучать и стучать. Стучать и стучать. Перед Новым годом стихли маленько, а так… страх!

«Нет, – проговорил про себя Андрей, – никакая это не добрая русская деревня. Это проклятая шахта и люди в ней».

– Воть будуть разбирать-то барак и до нас доберутся, – присказнула старушка. – Катя, подложи-ка в печурку и накрывать будимь.

Катерина открыла дверцу печи, мальчик отодвинул занавеску, за которой обнаружилась аккуратная поленница. Раздельными стопками лежал хворост, поленья и старые доски. Мальчик подносил Катерине дрова, она разгребала железным прутом угли и подкладывала.

Андрей решил, что пора уходить.

– А фамилия ваша?

– Бибиковы мы. А Катерина – Епифанова, по мужу.

Андрей хотел спросить про мужа, но подумал, что это глупо. И так ясно. Мальчик прикатил к поленнице небольшой пенек. Катерина достала откуда-то топор. Мальчик подавал ей из поленницы крупные дрова, она крепкими, короткими ударами рубила их и складывала у печи. Андрей схватился было помочь, но снова подумал, что глупо и лишне.

Старушка глянула на них, улыбнулась. Андрей сидел на табурете и неотрывно смотрел на мальчика и Катерину. В них он видел смелую силу, какую отвык встречать. В кричащих бабках с Рельсовой, соседках блокадницы, выпирало недовольство и гневность, в словах женщины с поселка Каменщиков слышалась глубокая справедливая обида. Андрей им сочувствовал, хотел помочь и тем с большим интересом наблюдал работу Катерины и мальчика, в которых не замечалось и следа гнева или обиды, и которые сами по себе как-то удивительно жили здесь, и тем страшнее это было.

Когда закончили, мальчик задернул занавеску с дровами, Катерина сунула в угол топор и повернулась с задорной и смущенной улыбкой.

Он стал прощаться:

– Спасибо вам.

– Ты аль собрался куды? – старушка наливала воду в чайник.

– Спасибо вам. Пойду я. Материал есть. Статья, правда, выйдет после праздников.

– Ну, постой, постой, ретивый! Отобедай с нами, не обидь хозяив. Куда ж голодной пойдешь!

– Да нет, ну что вы, – остаться, значит объедать этих людей, и это казалось преступным.

– Поешь, посиди с нами чуток! Да иди себе с миром.

Андрей растерялся.

– Мы накроем в пять минут, – Катерина ловко собирала к столу. – А ты, пыжик, – она глянула на малыша одним глазом, не отрываясь от дела, – покажи гостю рисунки.

Мальчик смело подошел, схватил Андрея за палец и потянул.

– Я покажу тебе.

Мальчик отодвинул занавеску, и они оказались в закутке, где на двух кроватках жил он с мамой. На детском столике вразброс лежали тетради, учебники и ворох цветных карандашных рисунков. Мальчик по одному брал раскрашенные листы и подавал Андрею. Это были простые несуразные детские рисунки. На одном рисунке два человека стояли рядом в широкой синей полосе посреди белого листа.

– Это что за полоса? – Андрей показал пальцем.

– Это река.

На другом – город, площадь среди домов. На площади человек, а вокруг люди.

– Что они делают? – нахмурился Андрей, вспоминая, будто где-то это видел.

– Слушают.

– А что он им говорит?

– Не знаю, – мальчик отвечал легко, без мысли, один за другим подавал ему рисунки. Почти на всех – люди. На последнем несколько человек поднимались по склону горы, а впереди них человек волочет по земле что-то длинное.

– Что он несет? – не мог разглядеть Андрей.

– Тяжелое, – мальчик выбежал в комнату, откуда их звали к столу.

Потом они сидели за пышным от тарелок, кастрюль и банок с соленьями столом, который отодвинули от окна, чтобы все поместились, и со вкусом ели душистую парящую картошку, хрустели огурцом, лоснящимся окорочком. После пили чадящий запахом трав чай без сахара, как велела старушка – для сбережения вкуса, с пышными ватрушками, присыпанные маком и корицей. Андрей смешил женщин слухами со всего города и страшными историями. В ответ старушка неугомонно болтала о россказнях баб на базаре, о том, что показывают в новостях – телевизор есть, но работают только две главные программы. Катерина говорила редко, спрашивала его про газету. Андрею приятно было простыми словами объяснять ей профессию. Мальчик смотрел на всех большими веселыми глазами, иногда без повода смеялся, как смеются от всеобщей радости, и скармливал огромному черному коту, словно из сказки, поджаристую куриную шкурку.

Из-за террикона вышло и заглянуло в заиндевевшее окно редкое зимнее солнце. В комнате повеселело. Андрей заметил, как ему удивительно хорошо и приятно здесь с этими людьми, тепло и удобно, как не было давно. Он радовался, что можно вот так просто сидеть, смотреть на них и отпустить из головы тяжесть напряжения всех мыслей.

Чай затягивался. Старушка рассказывала, как вышла по любви за чубастого парня из соседнего колхоза, как сбежали в город, дабы кроме «палок» иметь немного за душой настоящих денег, как на шахту попали – он в забой, она – в фельдшеры. Дали место в бараке, дочь родили… через десять лет кончился уголь в их разрезе. Перевели в город, на завод, да жилья нового не дали. Обещали все от завода построить, а когда завод развалился… Андрей слушал старушку с приятным чувством и тоской; смотрел на мальчика, думал о его рисунках; переглядывался с Катериной, и так тянуло примоститься в теплом углу у печки, посопеть часок-другой.

А нужно подниматься, полтора километра идти до большой дороги и на морозе ждать автобус.

– Ты же в город за продуктами вроди собиралася? – старушка глянула на Катерину, когда Андрей стал прощаться. – Езжай пока светло. И гостя нашего проводишь.

Через посадку шли знакомой тропой. Слева, в половину горизонта растянулся черным треугольником террикон, свидетель лет, когда на шахте кипела работа, как отправляли на станцию вагоны. Сколько здесь жило людей? Десятки, сотни? Съезжались, работали. Тяжело жили шахтеры. Счастливо ли? И может, не зря бродят слухи о голосах из шахты. Он представил, как в холодных черных забоях, частью затопленных, мечется эхо криков заваленной бригады по вырубленным их руками коридорам; и никак не успокоится.

Дорогу чистили редко, на отвалах Андрей подавал Катерине руку. Рослая и крепкая, она сжималась, как птица от испуга, и молчала. Он говорил, что завтра, а может еще и вечером напишет статью. И хотя выйдет после праздников, писать сейчас нужно, по свежему следу. Вы одни такие остались. Остальные поселки при шахтах расселены и закрыты. Я тут сколько кручусь, и то о вас не догадывался. Это ж скандал такой! Большой скандал? – трепетно глянула она. Всем им не поздоровится! – Андрей немного злорадствовал. Мэру, конечно, на орехи. Но, говорят, его и так скоро уберут. И остальным перепадет. Депутатам – что молчали. Всем этим молодчикам с высокими знакомствами. Я и в губернаторскую газету напишу. Оттуда будут местных клевать, чтоб самим прикрыться. Андрей вспомнил нового председателя Богомолова и было приятно вообразить, как тому будет плохо от скандала. Элита, об стол ее. Разве это элита? Это накипь. Такое шило даже Савельич в мешке не утаит. Всем им будет. А вас, понятно, переселят, как смогут. Не знаю, хмыкнула она и склонила голову. Мама сколько ходила? Метраж у нас по норме, говорят. А на очереди мы две тысячи триста какие-то… да нет, ну что ты! – засомневался он и сказал себе, что назвал Катерину на «ты». Должны переселить, никуда не денутся. Безо всяких очередей. Ты думаешь, мы нужны кому сильно? – Она вскинула на него глаза из-под шапки, и он испугался ее взгляда. Лет пять назад приезжали какие-то из администрации. А потом еще электрики как-то раз – свет чинить. И ты вот теперь.