Валдемар Люфт - Между… Роман

Степан был рад, когда в конце концов похороны остались позади, разъехались гости и наступили снова привычные и будничные дни. Всю неделю у него не было времени поговорить с женой. Как правило, усталый, он засыпал сразу, неважно где, в своей квартире или в доме родителей, спал, ни разу не просыпаясь до утра, проснувшись, готовил завтрак, и снова начиналась дневная карусель. О последних словах отца Степан в эти дни не вспоминал.

Прошло несколько дней после похорон. Жизнь входила в свою колею. Мать постепенно приходила в себя. Она отвлекала себя работой по дому, вознёй в огороде. Была в разгаре весна, и надо было высаживать помидорную рассаду, подпушивать только что вышедшие кустики картошки, поливать всходы овощей. Когда Вера приезжала с работы, ей не надо было что-то делать по дому или варить ужин, всё было убрано и сварено. За эти несколько дней жизни под одной крышей годами сохранявшееся недоверие друг к другу стало исчезать между ними. Пропала натянутость в отношениях, и вдруг им нашлось о чём друг с другом говорить. Степана всегда тяготило холодное отношение матери к снохе. Понять причину он не мог, считал, что это просто материнская ревность, и теперь, видя, как они вдруг доверительно стали говорить друг с другом, как исчезло отчуждение между ними, искренне радовался этому.

Наконец мать вышла на работу и вечером за ужином заявила, что теперь Степан с семьёй могут вернуться в свою квартиру.

– Я справлюсь сама. Да и телефон есть, могу позвонить.

– Может быть, тебе продать дом да переехать к нам, мама? – спросил Степан. – Комнату освободим. До твоей работы от нас ближе. Не надо будет через весь город на автобусах мотаться.

– Спасибо, Степа, но пока я ещё в силах, поживу одна. Подумайте, может быть, заберёте «волгу», а свои «жигули» продадите. У меня всё равно прав нет. Что ей без толку в гараже стоять?

– Мы посмотрим, мама. Торопиться не будем. Вон, Вера хочет на права сдавать. Пусть когда получит права, на «жигулях» ездит. Тогда, если не передумаешь, заберём «волгу».

На следующий день после работы Степан заехал к матери. Надо было забрать кое-какие личные вещи. Дочь забыла свой мольберт и книгу. Мать была уже дома. Она стояла в дверях зала и наблюдала, как сын складывал вещи в большую спортивную сумку.

– Ужинать хочешь?

– Спасибо, мама, дома наверняка Вера уже что-нибудь приготовила.

– Почему ты ничего не спрашиваешь у меня?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты знаешь, о чём я спрашиваю. Это о том, что тебе отец перед смертью сказал.

– Я ещё не думал об этом. Честно говоря, времени не было поразмыслить… А что, я действительно не ваш родной сын?

– Да…

Она ответила сразу, как будто торопясь избавиться от чего-то. И тут же испуганно замолчала, вопросительно глядя на сына. Степан тоже молчал, внутренне переваривая ответ матери и вспоминая последние слова отца. Только сейчас он начал осознанно понимать, о чём шла речь.

– Почему раньше мне никто об этом не говорил? – после затянувшейся паузы спросил Степан.

– А нужно ли было говорить?

– Зачем же сейчас, когда мне уже за тридцать, сказали об этом?

– Этого хотел отец. Он давно решил с тобой об этом поговорить. Но никак не осмеливался. Надо было, наверное, ещё в детстве тебе сказать о том, что ты приёмный сын.

Степан видел, как тяготится мать этим разговором, но ему вдруг захотелось до конца узнать, кто он на самом деле, кто его настоящие родители.

– Ты знала моих родителей?

– Да.

– Кто они были?

– Их давно нет в живых, и я не хочу об этом говорить, – она проговорила эти слова, и в них чувствовались неуверенность и фальшь.

– Отец сказал, что они были немцы. Это, правда?

– Да.

– Почему у меня в свидетельстве о рождении стоит, что я русский?

– Там и мы записаны родителями. Время такое было. Разве работал бы отец на партийных должностях, воспитывая немецкого ребёнка.

Степан встал с дивана и поднял с пола наполовину заполненную сумку. Мать подошла к нему и обняла сына.

– Сынок, не вини нас. Мы же хотели как лучше, – проговорила она взволнованным голосом.

Сын прижал её свободной рукой к себе.

– Успокойся, мама, я твой сын. Лучше мамы, чем ты, нет на всём белом свете.

Он хотел ещё о многом расспросить её, но чувствовал, что сейчас этот разговор лучше не продолжать. Мать расстроилась, в её глазах стояли слёзы, и после всех волнений последних недель её физическое и моральное состояние было на пределе.

– Мне надо ехать, мама. Как-нибудь попозже расскажешь мне о моих родителях. Хорошо? Успокойся.

Степан поцеловал мать и пошёл к дверям. Он чувствовал на себе тревожный взгляд матери, но не оглянулся, потому что боялся, если увидит её тревожные глаза, то давно растущая тревога в нём, которая пряталась в глубине его души и которую он просто-напросто игнорировал, выплеснется наружу, и тогда мозг начнёт продуцировать один вопрос за другим, на которые нужно будет искать ответы, а ответить на эти вопросы сможет, по всей вероятности, только мать, но она сейчас была в таком состоянии, что любой незначительный вопрос, касающийся его прошлого, мог привести её к истерике и к нервному срыву. Он ехал домой, вовремя притормаживал на красный свет светофора, своевременно трогался на жёлтый, включал поворотный сигнал, когда менял дорожную полосу или поворачивал на другую улицу. Но всё это он проделывал автоматически, заученными движениями, не задумываясь над необходимостью того или иного действия. Вопросы, которых он боялся, начали его заполнять уже по пути домой. Кто он на самом деле: Захаров и по национальности русский или немец и его фамилия звучала когда-то совсем по-другому? Раньше для него особой роли не играло, какой он национальности. Он говорил по-русски, он думал по-русски, и что он русский – было само собой разумеющимся. Но теперь вопросы обваливались на него как лавина. Что брать за основу его национальности – воспитание в русской семье или рождение от немецких родителей? Те, кто его воспитывали, они, бесспорно, его отец и мать. А тогда кто же та женщина, родившая его? Кто был тот мужчина, зачавший ребёнка? Правду ли сказала мать, что его настоящие родители умерли? Если это неправда, то почему они отдали маленького ребёнка в чужие руки? Был он нежеланным ребёнком, был он для них лишним?

Измученный вопросами, Захаров вошёл в свою квартиру. Жена, обрадованная долгожданным возвращением в родные стены, лежала на диване в зале и читала книгу. Дочь, пришедшая поздно из художественной студии, делала в своей комнате уроки. Степан оставил полупустую сумку в спальне, прошёл в кухню, набрал в тарелку еду и с удовольствием поел. В холодильнике стоял ещё до Указа купленный коньяк. Степан налил себе в простой гранёный стакан сто грамм и выпил. Он остался сидеть у стола и наблюдал, как под крышей соседнего дома суетливые ласточки строили из кусочков глины гнездо. Пришла Вера и, увидев задумчивого и озабоченного мужа, спросила: