Екатерина Костина - Дневник Личности

– Да, уж, знакомое произведение.

– Ничего себе! Как скот среди скотов! Я не согласен! – воскликнул Умник.

Мозг был очень ранимым, когда речь заходила о его свободе.

– Ну как простолюдин среди простолюдинов, если тебе так легче будет. Не выпендривайся, короче.

– И ум мой ограничивать не надо!

– Да ладно. Это, чтобы ты не переусердствовал и в психушку не загремел.

– Да. Есть, правда, один нюанс, про который даже знающие эту тайну люди, забывают, – Любаня подмигнула Филу.

– Выкладывай.

– Как солнце если не встает, то садится; как день если не увеличивается, то уменьшается; так и человек если не развивается, то деградирует. И здесь без исключений.

Люба с братьями дошли до скрытого от глаз хода, в который если нырнуть, окажешься прямо у метро.

– Ладно, поехали домой.

Они свернули за угол.

– Любань, – оживился всю дорогу молчавший Илья, – а может на каток?

– Правильно, Илюш! – Люба засмеялась звонким счастливым смехом, – на каток!

– И что это было? – Умник выглядел растерянным.

– Это Россия, детка. Ты еще не привык?

Люба с братьями вышли из психоневрологического диспансера. Нет-нет, болен никто не был. Просто нужна была справка для младшего сына, чтобы он мог продолжить свое обучение в специальном логопедическом саду.

– Что, Умничка, ты в очередной раз оказался в тупике? – Люба улыбнулась.

– Люб, это чудо с серьгой в губе была врач? – Мозг никак не мог прийти в себя. – Зараза, и я должен ее слушать, а еще чего доброго, слушаться?

– Не парься, Мозг, давай, пойдем еще поприкалываемся. Ну, уматная телка же! – Веселому в этот раз повезло.

Молодая, лет тридцати девушка, урожденная одной из северокавказских республик, так и не избавившись от характерного акцента, была величественна на своем важнейшем посту детского врача-психиатра. Ее вопросы, обращенные к Любе по поводу сына, звучали томно-снисходительно. И только нервное постукивание кончиков пальцев по столу выдавало в ней живого человека. Да, серьга в уголке рта у нее действительно была. Видимо, это должно было быть красиво, но выглядело, как протест строгим нравам ее исторической родины.

– В детстве массаж мальчику делали? – задала она свой первый профессиональный вопрос.

– Я не помню, двоим из троих детей делали, а кому именно не скажу, – ответила Люба, – посмотрите, пожалуйста, в карте.

Карта действительно лежала перед глазами врача и могла избавить оппонентов от ненужных дискуссий, но «королева» выбрала другой путь.

– Как это Вы не помните?

– Объясняю. У меня трое детей, все мальчики, родились друг за другом. Мы делали все, что нам рекомендовали. Сейчас, по прошествии лет, я не помню кому и что.

– Во сколько месяцев ребенок начал сидеть? – интересно, она принципиально не называет сына по имени?

– Как положено.

– Сколько ему было, когда он пошел?

– Около года, – столь пространный ответ заставил эскулапа от медицины, наконец, оторвать взгляд от созерцания собственного идеального маникюра и поднять глаза на Любу.

– Когда он сказал первое слово?

– В полтора-два года, когда они начинают обычно говорить? – Любе уже стало смешно. Она на себе испытала нагрузку, при которой человек занят по уши ежесекундно, включая ночи. Поэтому знала, что в памяти остается только то, что выбивается из нормы. И теперь, пытаясь вспомнить, кто сгрыз пульт от телевизора она сначала восстанавливала в памяти, в какой квартире стоял этот телевизор и из этого делала вывод, следы чьих молочных зубов остались на пульте. Потому что старший сын подрастал в одном районе города, а перед рождением среднего они перебрались в другой.

– Когда он первый раз сказал предложение из трех слов?

– Вовремя.

– Мамочка, Вы хоть что-нибудь знаете про своего ребенка?

– Все, что нужно.

– Когда он начал говорить сложные предложения? Или еще не говорит?

«Господи, за что мне это?» – вопрошал Умник.

«Давай взорвем ей мозг!», – начал заводиться Веселый.

– Говорит. Начал поздно, года в четыре. Поэтому мы ходим в логопедический сад. И нам просто нужна справка для комиссии.

– На учете у какого-нибудь специалиста состоите?

– Нет.

– А как же, вот запись невропатолога в карте, а говорите, не состоите! – О силы небесные! Она открыла карту!

«…и нашла то, что ей нужно», – Веселый был неутомим.

– Понимаете ли, – Любе стало не смешно, она начинала злиться, – это запись невропатолога с очередной диспансеризации. Такие же записи там есть от хирурга, окулиста, стоматолога и других специалистов. И это совсем не значит, что мы у всех них стоим на учете!

«Давай, Любка, порви ее нервную систему!»

– Мамочка, – ну что за дурная привычка всех врачей страны так называть мам! Вот же, в карте, на первой странице написаны и имя, и отчество, если не жалко, – вы не следите за своим ребенком!

– У меня, на секундочку, он не один. Все, что нужно и должно я своим детям даю.

– Нечего было столько рожать, если Вы не можете вспомнить, когда ребенок заговорил.

«Твою ж мать!» – это Люба сказала уже про себя.

– Мальчик, подойди сюда! – без тени заинтересованности и ласки подозвала она сына, ты считать умеешь?

– Цыфалки? – Любин сын хитро улыбнулся.

– Ну да, считать. До пяти сможешь?

– Лаз, два, тли, четыле, пять…

– А дальше?

– Сесть, семь, восемь, девять, 10,11,12,13,14…

– Хватит-хватит, я поняла. А от десяти обратно сможешь?

Любе тоже стало интересно, сможет ли.

– 10,9,8,7,6,5,4,3,2,1, – выдал сын, с недоумением глядя на врача.

Люба подмигнула ему и подняла вверх большой палец правой руки. Вся проблема логопедии, как подсказал Любе Мозг, была из-за того, что в самом раннем детстве, когда этот кроха еще лежал на столе, а потом под него же ползал, она с ним не разговаривала. Сказать, что Люба винила себя в этом, нельзя. Фил вполне доступно объяснил, что пятый год разговаривать с тем, кто тебе не может ответить затруднительно даже самому морально стойкому человеку. Поэтому Люба наладила с сыном невербальный контакт. Им достаточно было посмотреть друг на друга, чтобы уловить настроение, понять нужду, пошутить и вместе весело рассмеяться. Это был и огромный плюс, а так же огромный минус. Потому что в итоге, кроме Любы сына никто не понимал. Проблему эту поймали достаточно быстро, в три года и стали целенаправленно ей заниматься. Сын заговорил гораздо лучше, а контакт с матерью остался.

– А вот эту пирамидку собрать сможешь? – врач рассыпала с десяток колечек по столу.

– Смогу, – сказал сын и ни разу не ошибившись, насадил их обратно на стержень.

«Любк, ты ей скажи, что он вчера старшего брата в шашки обыграл», – Веселый мечтал довести королевишну до белого коления.