Шахло Хошимова - Судьбы людей в эпоху перемен

Большая часть заработка шла на квартплату, на оставшиеся деньги Надир вел полуголодную жизнь, в больницу ходил с пустыми руками. Занимать у кого-то деньги не решался, боясь, что не сможет вернуть долг, да и сомневался, что у кого-то из его знакомых есть деньги. Если бы, со свойственной молодым людям прямотой, он поставил вопрос о повышении зарплаты, все равно бы ничего не добился. Хозяева сказали бы не стали его удерживать и указали на дверь. Словом, и от этой работы не было прока.

После долгих поисков нашел еще одну. Его взяли ночным сторожем на знаменитую в свое время шоколадную фабрику, выпускавшую конфеты «Каракум». В нынешние времена фабрика занимала большую площадь, на которой остались четыре полуразрушенных цеха со ржавыми станками. Перестав выпускать продукцию, предприятие стало некредитоспособным, не выплачивало налог на имущество, имело большие долги. Директор целыми днями ходил по территории, выискивал, что можно продать. Ночами, как вор, кому-то это продавал. Воровство происходило на глазах у Надира. В каком-то смысле, при его участии. Надир удивлялся: «От кого я должен охранять имущество, если директор – главный вор?» Директор же говорил: «Предпринимаемые меры – в интересах предприятия, чтобы избавиться от налогов». Ум Надира не мог постичь эту логику. «Тогда почему это делается ночью, тайком?» – удивлялся он. Словом, и это место ему не подошло. Он не желал быть соучастников воровства и уволился. Два месяца жил без работы, без денег. За это время он стучался в двери всех предприятий, но двери не открылись.

В одно утро он ломал голову, куда ему еще можно было пойти. Остались ли еще такие места, где он не был? Решив для начала пойти проведать мать, он выглянул во двор – не ходит ли там старик, хозяин квартиры. Надир уже два месяца не вносил оплату.

Клиника находилась на городской окраине. Надир пошел туда пешком. По дороге заметил, что на деревьях только-только появились почки. Как быстро летит время. Надир перебрался в город поздней осенью. Погруженный в свои переживания, он даже не заметил, как прошла зима.

Давно некрашеные железные ворота клиники пожелтели, поржавели. Когда Надир через проходную вошел во двор, его глазам предстало странное зрелище. Посреди двора, по краям бассейна, в полосатых пижамах выстроились больные. Тот, кто стоял первым в ряду, держал в руках ведро. Он набрал из бассейна воду и отнес ее к деревянной бочке, стоящей чуть дальше. Вода с шумом выливалась из дырок бочки и опять стекала в бассейн. Не обращая на это внимания, больной передавал ведро соседу, а сам занимал место в конце ряда. Следующий больной тоже наполнял ведро… Таким образом, вода набиралась из бассейна в ведро, из ведра выливалась в бочку, из бочки выливалась в бассейн. Люди в полосатых пижамах были довольны своей работой, неторопливо, с серьезным видом ходили по кругу. Недалеко от бассейна, на скамейках под деревьями, в белых халатах сидели студенты медицинского института. Наблюдая за этим бессмысленным зрелищем, они что-то записывали в тетради.

Пытаясь в толпе больных отыскать мать, Надир присел на край скамьи, где сидели два студента. Один из них был толстый, в очках, другой худощавый, ему был к лицу белый халат. Они посмотрели на Надира и продолжили делать записи.

– Завтра праздник. Может, разрешат отдохнуть, – сказал толстяк, почему-то глядя на Надира.

– Все дело в преподавателе. Он с утра до вечера находится среди пациентов, и у него самого поехала крыша. Разве нормальный человек будет работать по праздникам?! Завтра весь народ будет праздновать Навруз. Мы же должны находиться тут. А чего мы здесь ждем? Когда наполнится дырявая бочка или пересохнет бассейн?!

Второй студент вместо ответа недовольно посмотрел на него, резко встал с места, пересел на другую скамью и продолжил свои записи. Толстяк усмехнулся и сказал: «Этот тоже сумасшедший!»

В это время Надир увидел среди больных свою мать и встал с места. Толстяк пристально взглянул на него. Надир не обратил на это внимание и смотрел на мать. Несмотря на то, что в последние годы Олтиной сильно сдала, однако даже в больничной пижаме она все равно чем-то отличалась от остальных больных. Все еще статная, смотрела спокойно, двигалась ровно. Вылив воду из ведра, мать наблюдала, как она вытекала из бочки. Когда почувствовала, что к ней подошел следующий больной, не глядя на него, передала ведро.

Как бы знакомы и дороги не были Надиру эти волевые движения, какая-то холодность, возникшая у матери в связи с болезнью, появилась в их отношениях. Может быть, по этой причине, в каждое свое посещение, он вначале с грустью и нежностью наблюдал за ней издалека. Если мать видела его и узнавала, он подходил к ней, беседовал. Если же не узнавала и смотрела на него, не обращая внимания, подходить к ней было бесполезно. Сколько бы он не говорил ей: «Мама, мамочка, это я, ваш сын», – мать смотрела на него, как на чужого, поворачивалась и уходила. Однажды он поспешил за ней, но она окатила его таким леденящим душу взглядом, что у Надира мороз по коже прошел. Вот и сейчас она была настолько погружена в себя, что даже не взглянула в сторону сына.

Надиру стало не по себе, в горле застрял ком. Он тяжело дышал, глядя на мать. Неожиданно вспомнил отца, который понимал ее как никто другой, любил, оберегал и больше всех переживал за нее.

– Это ваша мать?..

– Что?..

Надир резко повернулся.

– Больная Хайдарова – ваша мать? – спросил его толстяк.

Надир кивнул и направился к выходу. Вернувшись от матери в подавленном настроении, он закрылся в комнате, завалился на диван и до вечера не вставал. За это время ливень дважды начинался и прекращался. Поднявшийся следом сильный ветер чинил во дворе беспорядки. Доносился стук воды по жестяной крыше, недовольно скрипели старые деревья, под порывами ветра дребезжали стекла в окнах. Старый пес, привязанный в конце двора, полаял и замолчал. Каждый звук, доносившийся со двора, с болью отдавался в душе. Из-за того, что он бедствовал, ему не давали покоя навязчивые мысли. Он хотел распутать клубок проблем, но не представлял как. Все планы, которые он намечал, оказывались пустыми, не давали результатов, в конце концов, все упиралось в деньги. «Прежде всего, я должен найти деньги. Деньги! Без денег не сделаешь и шага», – признался он себе, почувствовав, что заболело сердце. Он встал с места, залпом выпил остывший горький чай. Желая хоть немного успокоить мозг, распахнул створки окна. Холодный ветер ворвался в комнату. Не обращая на это внимания, тяжело дыша, он сел на подоконник. Ему не хватало воздуха…

В это время у ворот засигналила машина. Во дворе замигали две лампочки. Надир закрыл окно, улегся на диване. Кто-то торопливо прошел под окнами. Ворота открылись, машина с зажженными фарами въехала во двор. Вначале прекратился шум мотора, затем выключились фары. В доме в центре двора раздались радостные детские голоса. Мимо окна прошел хозяин. Надир узнал его по шаркающим шагам. Он направился проверить, закрыты ли ворота на все засовы. Затем выключил все освещение во дворе, по пути заглянул в окно Надира, но в комнату не вошел. Словом, убедившись, что все в порядке, старик успокоился и пошел в свою комнату. Изо дня в день, примерно в одно и то же время, в этом дворе происходил один и тот же ритуал.