Сергей Масленников - Бегство на Восток. Роман-предсказание

– Ранения Ваши не столь серьезны, однако пару дней Вам придется провести в кровати, чтобы набраться сил для похода. Вы свободны в своих желаниях и можете идти куда пожелаете – нам нет нужды удерживать Вас. Но прошу прислушаться к моим словам и восстановить здоровье, хотя бы частично. Если же Вы решите идти вместе с нами, а это, согласитесь – гораздо безопаснее, то мы не будем противиться этому.

– Я устала, позвольте мне вздремнуть, – произнесла Мари, закрыла глаза и отвернула голову к стенке.

Джон молча встал и направился к выходу, чувствуя на себе её изучающий взгляд сквозь прикрытые веки. Выйдя из комнаты, он запер её и пошел на поиск Пола. Проходя по длинному коридору, по обеим сторонам которого, были двери в номера, он по привычке вслушивался в окружающую его тишину, но мысли его были с ней – с этой красивой девушкой, уверенной в себе, и, как показалось Джону, обладающей, какой-то непонятной ему, силой.

Он нашел Пола в погребе. Тот сидел возле двери тайного хода и медленно жевал ветчину, запивая её красным домашним вином. Волшебный аромат домашней еды чуть не сбил Джона с ног, и он только сейчас понял насколько он голоден. Взяв предложенный Полом кусок окорока, висящего за стеллажом, Джон буквально вгрызся в сочную мякоть, ощущая невероятный вкус мяса, приготовленного чьими-то заботливыми руками. Казалось, что ветчина ещё хранит тепло домашней коптильни, что ещё слышится треск поленьев и ощущается запах дыма….

Джону вспомнилось многое в этот момент: как он вместе с отцом собирает сухие ветки в небольшом лесочке сразу за домом, как они растапливают коптильню – сначала небольшими щепами простых деревьев и она начинает нагреваться, как идет тепло от её раздутых боков и как отец подкладывает на решетку поленья фруктовых деревьев, которые сначала горят неохотно, а потом набирают в себя силу огня и начинают трещать и гудеть и жар от коптильни становится всё сильнее и сильнее. Он видит, что поленья сбросили первое пламя и начали гореть ровно и неспешно и отец слегка ворошит их, поднимая сноп искр, и огонь стихает, а раскаленные угли уже как будто ждут большой кусок свежей свинины, чтобы превратить его в сочное нежное лакомство, вот он вешает свиную ногу в коптильню, где она сразу обволакивается нежным теплым одеялом вкусного запаха тлеющих углей….

Тихий скрип открываемой двери прервал его воспоминания, и они увидели, как в полумраке подвала бесшумно появилась темная фигура в длинном плаще и надвинутом на лицо капюшоне. Невидимые из-за открытой двери напарники наблюдали как человек прошел к лестнице, оставаясь спиной к ним и вдруг замер. Скользнувшая огромная тень Пола сжала затрепыхавшуюся в огромных ручищах маленькую фигурку и аккуратно отнесла её вглубь погреба. Они оба молчали, ожидая ещё непрошенных гостей. Прошли несколько томительных минут, но дверь так и осталась приоткрытой и больше так никто не показался из черноты потайного хода. Джон бесшумно скользнул к двери и аккуратно закрыл её, набросив толстый железный крючок на такое же толстое кольцо, торчащее из косяка дверной коробки. Пол поднял безвольное тело пленника, и они пошли наверх. Перенеся свою ношу в большую столовую, Пол уложил маленькое тщедушное тело на диван и откинул капюшон. Перед ними лежал подросток. Его голова склонилась набок и казалось, что он спит.

– Ты его часом не того… он вообще живой или как, – спросил Джон своего друга.

– Я легонько его… кто же знал, что он такой слабак, – виновато произнес Пол и осторожно наклонившись, стал прислушиваться к дыханию лежащего мальчика, – живой, просто в отключке.

Джон налил воды и слегка брызнул на маленькое, почти детское, бледное лицо. Парнишка повернул голову, встряхнул ею и вдруг резко открыл глаза. Его взгляд был ещё немного замутнен, но он явно всё помнил и соображал где он и что с ним.

– Ты кто и зачем здесь, – спросил его Пол, продолжая нависать над ним как гора.

– Я Патрик, это наш дом, но мы не живем в нём постоянно, потому что это очень опасно. Поэтому мы прячемся неподалеку под землей, а сюда ходим за продуктами и так… по необходимости, – испуганно глядя на них, произнес мальчуган. Вдруг из его глаз покатились слезы, и он тихо прошептал, – не убивайте меня, пожалуйста… я сделаю всё, что скажете…. Мама очень больна, а у папы нет сил о ней заботиться, потому что он совсем плох после того как его покусали дикие собаки. А сестренка одна не выживет….

Он плакал тихо, почти беззвучно, стараясь даже своим плачем не раздражать их. Большие крупные слезы текли из серых, широко открытых и, не по-детски взрослых, глаз, а он даже не пытался их стереть, а просто смотрел им в глаза….

Пол встал и отошел к закрытому ставнями окну. Он молча смотрел сквозь небольшую щель на дорогу, проходящую перед домом.

Джон сидел, опустив голову вниз, и комок стоял у него в горле от этих страшных своей недетской безысходностью слов.

И он и Пол повидали много в этой жизни, они убивали и много раз сами были на волосок от смерти, они видели горе и смерть рядом, и смогли уцелеть, лишь только закаляясь в этой постоянной бойне.

Но сейчас они впервые увидели неприкрытую искреннюю боль так близко, они впервые почувствовали страшную человеческую незащищенность и готовность к смерти прямо рядом с собой – она смотрела на них сквозь слезы глазами ребёнка готового на всё ради жизни своих родных.

– Ты хочешь есть? – раздался голос Пола.

Тихое всхлипывание прекратилось, и они услышали едва различимый вздох облегчения.

– Мне бы семью покормить, – совсем по-взрослому ответил мальчишка.

– Как ты себя чувствуешь, может болит что? – как бы отвечая на его фразу, произнес Джон.

– Нет, мне хорошо, – ответил Патрик и попытался сесть на диване, но вдруг его лицо посерело, и он стал заваливаться набок. Джон успел его подхватить и уложил обратно.

– Голодный обморок, да ещё и придушил ты его не слабо, – констатировал Джон, – надо его накормить, а то он, по ходу, только семью и кормит, а сам себе отказывает.

Пол поставил чайник на огонь и сходил в погреб за едой. Он нарезал тонкими кусками ветчину, налил в бокал вино и накрошил в тарелку сухарей, замочив их водой и добавив туда мёда. Джон за это время успел сходить к Мари, убедился, что она спит и вернулся в столовую. Патрик уже пришел в себя и глазами голодной собаки смотрел на все эти яства, но притронуться к ним не смел. По нему было видно, как он устал – устал от одинокой борьбы за выживание, от обессиливающего голода, от неимоверного желания насытиться, но его воля не разрешала это сделать, и он приносил еду своим родным, не притронувшись к ней, лишь довольствуясь парой сухарей за день.