Валерий Шемякин - Дэзи и ее мертвый дед

Герман стал отчего-то совсем серьезен, у него подкатил комок к горлу, внутри себя он произносил выскочившие вдруг невесть откуда и без всякой связи с происходящим слова: и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь!

Дети вылезли, они все четверо стали у бортика, наблюдая, как служитель кормит дельфинов. Он подбрасывал рыбу высоко вверх, а дельфины, хлопая по воде хвостами, подпрыгивали, хватая зубами добычу, они соперничали, боролись за свою пищу, но не дрались между собой, умудряясь действовать в каком-то понятном только им порядке, в невесть кем просчитанной очереди.

Вода в бассейне с дельфинами была холодной, и дети никак не могли согреться, посинели, покрылись пупырышками, Герман потащил их в маленький водоем с горячей, пузырящейся от газа водой. Она уселись у высоких бортиков рядком, Антон при этом погрузился до носа, подскочил и не хотел больше садиться.

– Давай, – сказал Герман. – Садись ко мне на колени.

– А Анюта ко мне, – сказал Борис.

– Ну вот еще, – фыркнула Анютка. – Мне и так хорошо – я уже выросла.

Но, дабы не обидеть дядю Борю, она села поближе к нему и взяла его под руку. На лице Бориса отразились и радость, и смущение, и черт знает что еще.

Антон пристроился на колени к Герману, но тут же спрыгнул, выскочил на середину водоема и начал руками «гнать волну» в сторону отца и Анюты. Анюта смеялась, волны доходили ей до подбородка, она делала вид, что захлебывается, запрокидывала голову, и ее звонкий смех летел под куполом аквапарка, пробиваясь сквозь гул, плеск, голоса, шум водопадов, и, казалось, вся полуголая публика разом притихла, вслушиваясь в этот хрустальный звон колокольчика.

– Суперкайф! – орал Антон.

– Класс-баркас! – вторила ему Анюта.

– Полный транс-кавказ! – не унимался пацан.

– Парамаунд-пикчерз! – поддерживала его девчонка.

– Супер-мульти-шик-модерн! – окончательно зашел в крике Антошка. – Валим отсюда! Ка-а-рот-ки-ми очередями!

Они ненадолго распрощались с Анютой, отправились в душ – она в женский, они в мужской. Борис пребывал в каком-то восторженном состоянии. «На речке, на речке, на том бережочке, – пел он, плескаясь под струями, – мыла Марусенька белые ноженьки». Вышел из кабинки, беззлобно шлепнул Антона по голому заду, долго вытирал голову полотенцем, с каким-то воодушевлением причесывался и натягивал джинсы с футболкой. Они вышли из душа бодрые, умиротворенные, и никто, кроме Германа, не хотел покидать территорию развлекательного комплекса.

– Может, еще шары покидаем? – предложил Борис.

В боулинге между отцом и сыном вновь разгорелось соперничество. Они смотрели на Анюту, одетую в бриджи и блузку с голыми плечами, и переставали замечать кого бы то ни было вокруг. Борис всеми силами угождал Анюте, подбирал ей удобные шары, помогал выбрать верную позицию, правильно разбежаться, точно швырнуть. Сыну он не помогал. Антон злился, кидал плохо, его шары улетали куда-то в сторону от дорожки. Борис едко под ним подшучивал, хотя и сам кидал не лучшим образом – он старался, чтобы хорошо получилось у Анюты. Анюта победила. Она была снова счастлива. Поднялась на цыпочки, чмокнула дядю Борю в щеку. Антон весь напрягся, у него зачесались глаза. Анюта подбежала к нему, обняла, поцеловала в лоб. Антон поднял голову и расправил плечи.

Вся эта комедия продолжалась в ресторане. Борис схватил меню и начал со знанием дела рассказывать Анюте, что здесь заслуживает внимания. Вот, выбрал он, экзотика, что-то чилийско-мексиканское, какие-то гады царства морского под винным соусом и с травами, собранными на зеленых холмах Африки.

– И мне такое же, – попросил Антон.

– Детям такое не рекомендуется.

– Возьми ему тоже! – рявкнул Герман.

– Ну, хорошо. Чего ты орешь?

Анюта смотрела на дядю Борю чуть насмешливо. Неужели она все так ясно понимает, думал Герман, неужели Борино сумасшествие – для нее открытая книга?

– Дядя Боря, я не хочу морского гада, – сказала Анюта. – Возьмите мне мороженого.

– Мне тоже мороженого, – подхватил Антон, – и кока-колу.

– Ладно, – кивнул Борис. – Я выпью пива.

– Ну, а я чаю, – сказал Герман. – И блинов возьму. Слышишь, Анют, беру блины. Ты не хочешь?

– Закажи мне блиндаж, – хихикнула она. – Он будет тут к месту…

Пока ждали заказ, Герман разглядывал ресторан, который был оформлен в стиле летнего сада – высокие цветы в кадках, журчание фонтанов, пение птиц. Борис рассказывал анекдот про лягушку, которая преследовала крокодила и тем самым сильно надоедала ему. Крокодил издавал примерно такие звуки: ЧАВ-ЧАВ-ЧАВ, а лягушка – чяв-чяв-чяв… Отстань, лягушка, проворчал крокодил, а не то поймаю – выверну наизнанку… Ну, лягушка, конечно, не отставала, так они и плыли – ЧАВ-ЧАВ-ЧАВ и чяв-чяв-чяв… Наконец, крокодилу это вконец надоело, он поймал и вывернул лягушку наизнанку. Отбросил ее куда-то далеко назад. Поплыл себе дальше – ЧАВ-ЧАВ-ЧАВ… и вдруг слышит сзади: вяч-вяч-вяч!

Анюта радостно рассмеялась. Анекдот этот она слышала в тысячный раз, но ей все равно было весело – дядя Боря всегда так уморительно рассказывает, пучит глаза и корчит рожи. В такие минуты он сам похож на крокодила. Потом Борис взялся рассказать про дистрофика и его полудохлую Жучку…

Но его тут же прервали, принесли пиво и мороженое, Антон продекламировал: «Хургада, хургада, сыт не будешь никогда!», и все принялись за свои заказы.

– Ведь дельфины – разумные существа, да, пап? – спросила Анюта, уплетая мороженое.

– В некоторых странах, – сказал Борис. – В Японии, например, дельфинов употребляют в пищу. Дельфиньи плавники считаются деликатесом.

– Правда?! – глаза у Анюты от ужаса чуть не выскочили из орбит.

Герман пнул под столом Бориса и сказал:

– Дядя Боря шутит. Ты шутишь, Борис, верно?

– Да, ага, – сконфуженно кивнул Борис. – Это шутка такая. Довольно глупая. Не обращай внимания.

– Я так и знала. Можно ли поверить!

– А я, – сказал Антон, – когда вырасту, буду ветеринаром. Животных буду лечить.

– Классно! – воскликнула Анюта. – Мы тогда заведем собаку – огромную колли с такой битловской гривой, и ты будешь нашим домашним врачом.

– Круто! – заорал Антон. – Парамаунд-пикчерз! На выходе из ресторана Анюта шепнула Герману:

«Я сейчас» и убежала. Он подождал ее в вестибюле, потом вышел на улицу. Возле машины он увидел Лапушинских – отца и сына, – что-то там происходило – они стояли, казалось, обнявшись, но это не было родственным объятием. Борис держал Антона за ухо и, похоже, намеревался его оторвать. Антон лишь сопел и, в свою очередь, пытался пнуть отца по ноге.

– Не спорь со старшими, сопляк, – шипел Борис.

– Отстань! Отцепись!..

– Придурок. Молокосос. Гаденыш!

– Сам ты… Ненавижу!..