Пётр Азарэль - Восхождение

« Сколько в ней нежности и естественности », – подумал он, уже не в первый раз с любопытством и восхищением рассматривая её.

– Привет, Яшенька. Я тебя ещё из трамвая заметила. Ты со стороны смотришься просто бесподобно, как статуя одетого Аполлона, – сверкая белозубой улыбкой, проговорила Лена и, подойдя вплотную к нему, поцеловала в щёку.

– А ты похожа на «Венеру» Боттичелли, выходящую из моря, с одной лишь разницей, замеченной тобой, – она, в отличие от тебя, была совершенно обнажённой.

Лена прыснула счастливым смехом.

– Я не опоздала? – спросила она, угомонившись и глядя на Якова прекрасными голубыми глазами.

– У нас есть ещё несколько минут. Я слышал от друзей, что в фойе довольно интересная выставка одного молодого художника. Если хочешь, давай посмотрим.

Он обхватил её за талию и повлёк к входу в кинотеатр. Они миновали контролёра и вошли в огромный зал, хорошо освещённый льющимся через широкие прозрачные стёкла светом. Здесь было много народа. Привлечённые необычной экспозицией, люди небольшими группами перемещались от стенда к стенду, тихо переговариваясь между собой.

– Откуда начнём? – спросила Лена.

– С буфета, – пошутил Яков.

– Ты такой галантный кавалер. Я тебя не разорю? – подхватив предложенную им игривую интонацию, проговорила она.

– Разве ты не знаешь, что меня повысили? Теперь у меня много самой устойчивой в мире валюты.

– Знаю, но я же стою значительно больше, не правда ли? – парировала Лена.

– Тебе просто нет цены. Активистка, комсомолка, спортсменка, а главное – красавица, – произнёс он, подражая знаменитому актёру Владимиру Этушу. – Вот за это мы сейчас и выпьем.

Они засмеялись и подошли к обширной буфетной стойке.

– Ну, что будешь пить, красавица? – спросил Яков, изучая меню.

– Что хочешь, Яшенька, – наигранно смиренно сказала она.

– Ладно, «пить, так пить, – проквакала лягушка, утопая в сметане». Девушка, два коктейля «Столичный», пожалуйста, и два вон тех пирожных, – попросил он кареглазую симпатичную буфетчицу.

Потом они бродили между стендами, рассматривая картины и время от времени весело чокаясь высокими зеленоватыми бокалами.

– Неординарный художник, правда? Я о нём прежде не слышала. Как его фамилия?

– Мирон Спектор. Он начинал как авангардист, а сейчас его стиль можно отнести к сюрреализму. Смотри, сколько экспрессии! – Яков подошёл к одному из полотен.

– Необычный взгляд на мир, какой-то отстранённо возвышенный. Среди вашего народа много способных людей, Яша. – Лена взглянула на него серьёзно и испытующе.

– Не более чем у любого другого, Леночка.

– Да нет, я тебе не льщу. Я действительно так думаю. С тех пор, как узнала тебя, особенно.

– Почему же? – теперь они стояли лицом к лицу, и он искал и не находил в её глазах даже оттенка фальши.

– Потому что я люблю тебя, дурачок. Раньше ведь я была занята другими делами, чтобы об этом думать. – Она пристально посмотрела на него. – Вот так, мой милый. Пойдём, уже третий звонок прозвенел.

Огромный зрительный зал был почти полн. Они поднимались между рядами, привлекая внимание многих людей. Девушки и молодые женщины с откровенным любопытством рассматривали его.

– Смотри, Яшенька, как тобой любуются, – насмешливо проговорила она.

– Ты ошибаешься, Леночка. Это на тебя все уставились, – пошутил он.

– Красивая мы пара, правда? – лукаво проговорила она.

– А вот и наш ряд, – уклонился от ответа Яков, пропустив её вперёд.

Когда они нашли свои места, свет в зале уже погас, и на широченном полукруглом экране засветились первые кадры документального фильма.

Люди молча, обмениваясь лишь короткими, едва слышимыми фразами, покидали кинотеатр. Многие были подавлены, погружены в себя, стыдливо отводили взгляды, неся в душе невесть откуда возникшее ощущение вины и сопричастности к человеческой трагедии. Трамвая ждали недолго, и, подтолкнув Лену за локоть, Яков тяжело поднялся на подножку и, протиснувшись между пассажирами в проходе, нашёл её сидящей у открытого окна. Тёплый весенний вечер струился лёгким ветерком, шевеля её мягкие золотистые волосы, спадающие на нежно розовые мочки ушей.

Они вышли через несколько остановок и пошли по старой горбатой улице, подобных которой было много в этом районе города. Время пощадило дома и выложенные булыжником мостовые, безжалостно уничтожив некогда бившую здесь размеренным пульсом самобытную жизнь. Якову казалось, что он слышит слабые отголоски украинской и русской речи с вплетающимися в её привычную вязь неожиданными оборотами на идиш.

– Чтобы так сыграть дамского портного, с такой глубиной и психологизмом… – Лена с трудом выговаривала слова, она всё ещё не могла освободиться от гнетущего впечатления, которое оказал на неё кинофильм. – Яша, скажи, Смоктуновский – еврей?

– Нет, Леночка, он просто гениальный актёр. Самородок среди груды камней. Такие рождаются раз в столетие.

Они вновь замолчали, прислушиваясь к своим шагам.

– Такое чувство, что мы идём по тем же улицам, что и они тогда, – нарушила молчание Лена.

– Так и было. В этом районе до войны селилось много евреев. Бабушка по матери жила на Тургеневской. Её тоже вместе с моей прабабушкой и прадедом погнали в Бабий Яр.

– А почему твоя бабушка вообще здесь осталась? Разве не было ясно, что нужно бежать? – Лена с трудом подавила волнение, схватившее за горло железной рукой.

– Мама рассказывала, что бабушка потерялась в невообразимой толчее на вокзале. Дед с детьми, то есть с мамой, её братом и сестрой, уехали. Оставив всех в купе на чемоданах и сумках, он бросился искать бабушку. Вернулся бледный как смерть. Но нужно было увезти детей. Больше они не виделись, – рассказывал Яков. – Немцы тогда наступали стремительно. Вагонов не хватало, старались вывезти детей, молодых и всех пригодных к работе и службе в армии. А были и те, кто не верили, что немцы настроены враждебно по отношению к евреям. Они помнили оккупацию Украины в восемнадцатом году, видели лощёных, культурных немцев и не могли себе представить, что нация с приходом Гитлера к власти переродилась. Им рассказывали, что происходит в Германии и оккупированных странах, а они не верили.

Яков говорил, подбирая нужные слова, о родных и трагической судьбе народа, и Лена слышала в его голосе интонации горечи и досады.

– Да и твои соплеменники тоже хороши, – не унимался Яков. – Большинству эта бойня была безразлична и не вызвала даже мысли о каком-то протесте, желание защитить своих соседей. Некоторые радовались неожиданному для них повороту событий. Потом можно всё списать на жестокость войны. Пока же решить еврейский вопрос, завладеть чужим имуществом и квартирами, которые кололи им глаза и вызывали зависть. Более того, они помогали отправлять несчастных на погибель. Полицаи следили за порядком, за тем, чтобы никто не сбежал. Жители выдавали соседей, когда те пытались где-то спрятаться.