Тогрул Мехти - Подарок дьявола

– Каждый в жизни получает то, чего заслуживает.

Возможно, ее отношение к нему было еще связано с тем, что Елена потеряла отца, будучи еще подростком. Когда она выходила замуж, ей только исполнилось 18 лет. Между ними была разница в десять лет. Илья был ей не просто мужем, а чем-то гораздо большим. Он сам иногда говорил ей:

– Я твой родитель!

Единственная разница была в том, что ее отец был очень набожным человеком в отличие от мужа. Она выросла в крестьянской семье, где в самом красивом углу хаты была икона, и родители часто молились перед ней, приучая и дочь к любви и поклонению всевышнему. И эта деревенская девочка, попав в город, встретившись с Ильей, постепенно проникаясь его чувствами, его мировоззрением, начала разделять его восприятие действительности и смотреть на мир его глазами. Трудно судить о том, как это произошло. То ли она боготворила мужа, то ли утратила в душе веру в Бога. Прошло уже 10 лет с тех пор как они вместе, а ее стремление не разочаровывать мужа ни при каких обстоятельствах было также незыблемо, как и в первые годы замужества. Если же говорить об Илье, рассматривая его отношение к Елене, то создавалось впечатление деспота в семье, но это было ложное впечатление: он таковым не был. За все время семейной жизни Илья ни разу не позволил себе грубости по отношению к жене. Если ему что-то не нравилось, он просто молчал и уходил в себя. Это было самое страшное для нее наказание, так как она и так всегда испытывала дефицит общения с ним.

В предвкушении того, какой сюрприз ее ждет в этом письме, она смотрела на только-только зарождающиеся солнечные лучи, проникающие сквозь прозрачные шторы в окне, и сама не заметила как опять заснула.

Илья, набравшись смелости, заглянул внутрь вагона. Очень не хотелось вновь встретиться с новым пассажиром. Но к его счастью по коридору до самого конца, пассажира, который навел ужас своим взглядом, не было. Он пошел прямо к вагон-ресторану. Проходя мимо своего купе, Илья приотворил дверь. Через открывшуюся щель было видно как Елена все еще спит. Убедившись, что с ней все хорошо, он опять плотно закрыл дверь.

Он был все еще под впечатлением встречи с незнакомцем. Не покидало неприятное ощущение, вызванное им. Взгляд блуждал по всему вагону в поисках этого странного человека. Но как это бывает часто, поиски были не для того, чтобы найти, а для того, чтобы своевременно избежать ненужной встречи. Войдя в вагон—ресторан, он опять быстро окинул взглядом все помещение. Его там не было. С чувством облегчения он уже внимательней пригляделся к публике. Здесь сидели все та же пожилая пара и Габриель. Все было спокойно, и Илья уверенно направился за свой столик.

– Вы вернулись так быстро, – улыбаясь, произнес Габриель.

– К сожалению, я не успел выкурить сигарету, остановка оказалась слишком короткой, пришлось вернуться, – как только он произнес эти слова, поезд, вздрогнув всем корпусом, тронулся в путь.

– Я в предвкушении продолжения вашей истории, уважаемый Илья Александрович.

Илья попытался вспомнить, на чем же он остановился, когда Габриель произнес:

– Вы остановились на том, как Борис Меньшиков, ваш научный руководитель, отчитал вас перед вашей будущей супругой Еленой Ивановной.

– Именно так. Отчитал по полной программе, не задумываясь над тем, что мне, может быть, неприятно слышать все сказанное им в присутствии молодой и красивой девушки, за которой я уже ухаживал, что его бесцеремонность, грубость бьют по моему самолюбию, – произнес он. Неприятные воспоминания юности опять ожили в памяти ученого, но вместе с тем ему польстило, что Габриель запомнил их последний разговор. Это значило, что его действительно заинтересовал рассказ Ильи, это не было просто проявлением вежливости по отношению к собеседнику. Но вместе с тем Илью не покидало ощущение того, что все происходящее этой ночью в этом вагоне, его собеседник, который производил хорошее впечатление – все вместе, в совокупности создавало атмосферу странного. Он даже четко определить не мог, что это такое «странное». Но оно было почти во всем: в вагоне, в пассажирах, в их отношениях, а более всего в двух последних пассажирах, о последнем из которых не хотелось ни вспоминать, ни тем более думать. Отвлекшись от этих мыслей, он продолжил свой рассказ:

– В этот вечер я был очень подавлен. С одной стороны я понимал, что мне нужно будет как-то рассказать отцу о том, как прошла встреча с научным руководителем, о чем мы говорили с ним, как он оценил мой труд. Отец очень болезненно относился к моей диссертации, был лично знаком с Борисом Меньшиковым, и для него было важно знать, как складываются наши отношения руководителя и аспиранта, которые целиком строились на знаниях, научной работе его сына, а значит – создавали его репутацию. С другой стороны, мне было так стыдно перед Еленой, что, несмотря на то, что мы договорились пройтись по вечернему бульвару, я даже не осмелился предупредить ее о том, что не приду. Вот так я и добрался домой, готовя себя к встрече с отцом. Но когда я увидел его, поджидающего меня с вестями, то не смог взглянуть ему в глаза, просто не смог! Не смог сказать правду, что не справляюсь с научной работой, что я работаю много и усердно, но пишу не то, что нужно. Я был очень подавлен, отведенного для завершения работы времени оставалось совсем мало, а работы не было. В таком состоянии я уснул и мне приснился сон. Тот самый сон, который опровергает само существование Бога, как начала всего.

Сказав, Илья сделал глоток чая из фарфоровой чашки. Чай остыл уже пару часов назад. Посмотрев в черные глаза Габриеля, он невольно замолчал. Так вот что было не так, вот что было странно. Илья был убежден, что у Габриеля были синие глаза. Он точно помнил, что обратил на это внимание.

Заметив удивленное выражение на лице Ильи, Габриель спросил:

– С вами все хорошо, Илья Александрович?

– Нет, – произнес тот и подумал о том, насколько это выглядит нелепо и неправдоподобно. Возможно, он ошибся или это освещение его запутало.

– То есть да! Все хорошо, – быстро ответил он и продолжил:

– Я проснулся и на сонную голову написал теорию, которую увидел во сне, после чего направился в Ленинский Университет. Отдал это научному руководителю и вернулся домой. Но уже на полпути я пожалел о том, что сделал.

– Почему?

– Мне показалось, что именно в этот момент я полностью проснулся и осознал, что возможно то, что я написал, не слишком научно. Я действительно очень сожалел о сделанном, но было уже поздно. Не мог же я поехать к своему научному руководителю и попросить или, того хуже, потребовать у него свою, как я ее окрестил, писанину. На следующий день я был готов к очередной экзекуции – критике Бориса Меньшикова. Но к моему удивлению, все оказалось совсем наоборот. Он был в восторге.