Владимир Киви - Пленённый надзиратель

Тон её был таким непривычным, с мольбой и надеждой на кончике языка, что брови Виктора сами собой поспешили наверх. Ему казалось, что её стиль игры в покер это не показывать эмоции и оставаться нечитаемой, но в этот миг она показала актёрское мастерство, от которого мужчине стало завидно. На жалкую долю мгновения он даже попался в этот обман, а такое не нравилось его профессиональной гордости.

Слегка в раздражении, но в большей части из безразличия к её словам, Виктор игнорировал девушку и рассматривал свои пальцы. То, что появилось на их месте. Розовато-красное месиво с пропажей в виде ногтей; отставленные в отдалении щипцы действительно имели бурые подтёки. Отметив их краем глаза, мужчина ещё раз убедился, что пострадали оба больших пальца. По всему выходило, что его приступ занял достаточно много времени, оставив его наслаждаться только остатками боли. Следовало понять, будет ли Мария продолжать с пальцами ног, и сможет ли заключённый избежать новой боли.

– Вы думаете, за вами придут? Пожалуйста, посмотрите правде в глаза. Они никогда не приходят.

Мария судорожно поправила рукава вязаной кофты, через секунду вновь устанавливая зрительный контакт с мужчиной.

– Родине плевать на вас. Для неё вы уже не существуете.

Она не права. Для Родины его никогда не существовало. Их никогда не существует.

– Но это лишь значит, что вы свободны от них. Вы можете просто уйти, куда только захотите. Помогите мне, а я помогу вам сделать это, помогу вам открыть дорогу куда угодно.

Виктор понимал, о чём говорит девушка. А также, о чём она молчит. Единственный путь наружу, не ведущий к казни собственными людьми, отправиться к ней, к её Отечеству. Там он, возможно, смог бы остаться в живых, но стал бы кем угодно, но не свободным человеком. И всё равно окончил бы в руках таких, как она, работников Отечества. Впрочем, это девушка должна была отрицать. Виктор бы отрицал. А с этого места становилось понятно, что выбор был не лучший. Конечно, предавать ему было некого, но идея внимательно следила за ним, и он предпочёл бы не сердить её сомнениями.

Видя, что мужчина на её слова не отвечает, Мария глубоко вдохнула и уставилась на канистру. Подходило время главного блюда. Виктор будто со стороны почувствовал, как участилось дыхание; осознавший следующее бедствие мозг пытался вдоволь насытиться кислородом.

Девушка медленно открутила крышку канистры, но тряпку со стола сдёрнула чересчур резко. Инструменты задребезжали по столешнице, а Мария задрала Виктору голову, пытаясь положить тряпку на лицо. Мужчина не остался в долгу: вырвался из хватки девушки и сбросил тряпку вниз. Победа была мимолётной и незначительной. Неожиданно из-за спины на лоб опустился ремень, что крепко прижал голову к спинке стула, заставив заключённого выгнуть спину и шею. Оказавшись в незавидном положении, Виктор не мог больше сопротивляться. Покрывшаяся пылью ткань опустилась на лицо, отрезая происходящее от его глаз. Тьма в который раз оставила его воображению додумывать мерзкие подробности. Мужчина услышал быстрые шаги, кряхтение где-то над ухом и почувствовал холод стали обессиленными пальцами. Звуки копошения продолжались ещё некоторое время, но потом прохлада металла исчезла из зоны руки и проявилась уже морозным адом обрушившейся на тонкую ткань водой.

Будто оказавшись в реке с сильным течением, Виктор ощущал, как вода хлещет почти прямиком в лицо. Отличием от известного ему опыта сплава по быстронесущейся реке была невозможность вдохнуть. Не существовало промежутка, где мужчина мог бы глотнуть хоть каплю воздуха. Тряпка моментально облепила его лицо, став второй кожей, приклеилась к некогда сухим губам, открывшимся в бесплотных потугах, а глаза силились прорвать сплавившиеся с тканью веки. В груди стало до мути пусто, а гортань ходила ходуном, пока крепко закреплённая голова нарушала законы материи и кружилась в хороводе планет. До того, как кислородное голодание отключило сознание Виктора, хоровод отправил его в далёкие закоулки космоса, навстречу новому, что оказывается хорошо забытым старым.

Лето в год десятилетия мальчика выдалось сухим и, по заверению любого, самым жарким за последние несколько лет. Для Виктора это был вовсе не повод не выходить на улицу или не заниматься активными играми. Скорее наоборот, он наматывал круги на своём новеньком велосипеде, со сверкающей рамой, голосистым звонком под рукой и выменянной карточкой в спице заднего колеса, проводя так целые дни. Прожарившись до костей, он приходил домой, захватив дозу солнечных лучей, достаточных для солнечного же удара, но каким-то образом умудрившимся его избежать. Возвращался он поздно, не покидая дом только на выходных, которые неизменно проходили в семейном кругу. Так ему казалось по началу.

Через пару недель после установленного мамой правила, по которому мальчик практически находил себя запертым в четырёх стенах по выходным, в квартиру стали приходить гости. Видеть кого-то другого в их доме, кого-то чужого, было странно для Виктора. Но мама сказала, что это нормально, что так принято во всех хороших семьях. Мальчик задавался вопросом, почему тогда они не ходят кому-нибудь в гости. Например, в гости к одному из его друзей. Тогда Виктору не нужно было бы сидеть со скучными взрослыми с их скучными разговорами или играть с их скучными детьми. Нет, иногда встречался кто-нибудь нормальный, кто умел играть с солдатиками, придумывать истории и любил шпионские рассказы. Но такие встречались редко, а показавшись в первый раз, так и не появлялись во второй.

Поэтому, после выходных прокатиться на велосипеде было особенно приятно. Будто выдавливая из себя события предыдущего дня, мальчик рвался навстречу ветру, пуская педали в бесконечный вихрь. А с ними от головокружительной скорости кружилась голова Виктора, пока ветер жадно играл с его волосами. Такие дни не хотелось заканчивать, оставлять позади солнце, дорогу, бриз на лице и свободу. И идея одного бесконечного летнего дня становилась привлекательнее от раза к разу.

Вместо этого единственным, что длилось бесконечно, оставались выходные, как тот, что стал последним, на который Виктор жаловался. Мама засуетилась, оббегала кухню на несколько раз: от холодильника к столу, к раковине, опять к столу, в зал, вновь к холодильнику и повторить. Отец, в свою очередь, представлял собой монолит или приросший к креслу булыжник. Смотря на него, мальчик думал, что папа уж точно не знает, что такое ветер в волосах, – у него и волос-то нет, – скорость или даже свобода. Расслабленный папа-булыжник совершенно не понимал, что променял на разговоры о цене за бензин, реформе образования и вкусности котлет в той или иной столовой.