Vysheslav Filevsky - Силонебие

Наоборот, храм полностью заполнил дух Жезуса. А я-то думал, что он давно позабыл о человечестве и вообще послал его… Жезус, однако же, был здесь. Он молчал. Всё молчало. Молчал по обыкновению шумный город. Не орал нищий. Не лаяли собаки. Не пердели оглушительно мотоциклы…

Не говорю за всех. Но частица нашего города вокруг храма святой Лузии медленно умирала вместе с Жезусом на кресте. И это не было страшно и больно. Мы переходили в другое измерение. В другую жизнь, вечную, прекрасную, настоящую. И то, что было сзади – эта безобразная карикатура на жизнь – перестало существовать. Во всяком случае, на время. Было только ощущение приближающейся блаженной вечности…

Где святая Лузия?.. Она не переживала всего этого вместе с нами. У меня сжималось сердце от этого: почему?.. «Это день Жезуса», – ответила мне наконец, святая очень-очень издалека.

В субботу дух Жезуса в храме ослаб. Лузия вернулась. Мы разговаривали о том, что Правда и Справедливость не имеют пола. «Я представляю в себе их сущность, – поясняла мне Лузия, – поэтому пола нет и у меня. – Лузия легко засмеялась. – И ты так же беспол, как и святой Жералдо». —

Я обиделся. —

«Напрасно, – возразила святая Лузия. – Ты ангел потому, что лишён страсти и жаждешь только Правды небесной и Справедливости. Именно поэтому у тебя нет пола. Ибо бесстрастие и небесная Правда это одно и то же». —

И я согласился. Лузия знала и понимала меня лучше, чем я сам… Как это замечательно, какой восторг!..

Пётр Петрович сказал, что не стоит играть в испорченный телефон. И препоручил меня по поводу жилища Николаю. Тоже небось коммунист.

– Что с мебелью, Икея? – позвонил он. —

В Бразилии, может… Да нет, и дома я бы не стал покупать в Икее. А уж в России, где сам воздух состоит из ненависти к русскому – и подавно. —

– Давайте на заказ. Из обструганного и некрашеного дерева…

– Белое, то есть? – удивился молодой коммунист.

– Да. Двуспальная кровать, три стула в комнате, столько же на кухне, два письменных стола – мне и жене… Успеваете?

– Пишу.

– Обеденный стол на кухню, шкафчики для посуды… Немного, мы тут ненадолго… —

Николай наморщил лоб. И подумал, что у этого деда своеобразное, весёлое мышление. – У меня, то есть. —

– Записываешь?

– Угу.

– Книжный шкаф, тумба для обуви. Две настольные лампы, ложки-вилки-ножи. Зал совещаний – по своему усмотрению. Всё.

«Наш человек, – с удовлетворением подумал Николай. – Если б не Санта-Лузия – сущий Ленин или Сталин. Ему б ещё мундир и сапоги». И вслух:

– На стену?

– Сталина и святую Лузию. Изображения дам потом. —

Я бы не стал так выпендриваться с обстановкой. Но ненависть к русскому в России резала душу… Как объяснить?.. Ну, если бы вам кожу лезвием резали. Причём многажды в день… Душа кровоточила. «Главное, доделать работу, прежде чем вся кровь не вытечет», – думал я.

Тут же следующий звонок: Михалягин согласился возглавить правительство. «У-у, жадюга. Молодец».

– Кто будет потоки денег направлять, – спросил сразу я. – Ни пахана, ни служки. —

А служкой, к слову, была тётка – Зоя Букина. Зою в Африке считали лучшей денежисткой. Только почему-то в её ведомстве деньги исчезали. Бесследно и много. Один думец грозно вопрошал однажды с трибуны:

– Зоя, где триллион?! —

Зоя поднимала плечи – не знала, мол. Сиськи дёргались вверх-вниз – и всё. Если бы не сиськи – ну сопля из детского сада. Так бы трусики задрать – да по попке… Запрос остался неудовлетворённым. И так не раз. Поэтому в народе её звали, нечётко произнося две буквы. Получалось, мгм-мгм, Заебуки. а … Нехорошо. Высокое должностное лицо… Впрочем, русские не уважают никого. «С этим надо решительно бороться».

Зою не трогали, потому что она создавала мутную среду, в которой обильно ловились миллионы. Поэтому мы её сразу сняли. У Шуберта по этому поводу есть хорошая песня, «Форель» называется. Послушайте, кто не знает. Дитрих Фишер-Дискау поёт.

– Кого поставим, чтобы триллионы не растворялись?

– Посоветуемся с партейцами , – уклончиво ответил Михалягин. —

Я бы продавил, но решительно не знал – кого.

«Партейцы», однако, не потребовались. Уже через час Михалягин звонил и сказал только одно слово:

– Ушьев! —

Подумав несколько секунд,

– Блестяще! – ответил я. – Принято. А он?

– Беру на себя, – решительно сказал Михалягин и прервал связь.

«Левый? Как будто, но ни в какой собор не входит. Не так прост, как Гиезий Адрианович. Был в банде, но выломился… Предал? – Кто знает. Может… Хотя, что такое предательство? Чем оно отличается от нравственного роста?.. Жезус тоже возрастал и до чего дошёл – аж до распятия»…

Год, что ли, назад Ушьев прилюдно обвинил Заебу. ину в предательстве. В том, что её деятельность за четыре года нанесла ущерб России аж в 25 триллионов рублей; что правительство вообще, а не только сама Заебуки. а, вкупе с так называемыми врагами Отечества, совместными усилиями сдерживают развитие России…

Вспомнив это, я засмеялся. Потому что при Сталине давали десятку за сбор колосков на сжатом поле. Сейчас пропадают триллионы… не колосков, а рублей, в смысле, попадают в бандитские карманы – и ничего. Никто не дёргается. Почему… Не поняли?.. Ушьева никто не останавливал. Никто не слушал. «Собака лает – ветер носит» … Собаку окатили холодной водой молчаливого равнодушия. И она, униженная, потрусила вон.

Обвинять – бесполезно. Бесправие. Повальная бессовестность. Подлость. Боготворение Денег и воровства. Народ любит вонючие сведения, но не такие. К примеру, бабушка украла сырок, её избили – и умерла; кто с кем из известных людей совокупляется в непредназначенные для того отверстия… – Вот это новости! А к тому, что украли 25 триллионов из общего кармана – из кармана каждого – на такое сведение русская душа отвечает полной тупостью. Нежелательные ей сведения отскакивают от голов, грудных клеток и, преодолевая земное притяжение, летят в космическое пространство к еб. ней матери… «Украли – и молодца. Значит, так нужно» … Ушьев, дурачок, кричал:

– Могу представить доказательства! —

«Идиот? … Обвинять ему придётся воспретить. Молча работать. Слово стоит меньше копейки… Дело, только дело… Идиот будет направлять денежные потоки?.. Хм»…

Мысль. Звоню Михалягину:

– По поводу ведомства хозяйства.

– И?

– Любого серьёзного прокурора, только не коммуниста: перегнёт палку.

– Прокурора Полуострова? – чувствую, Михалягин улыбается.

– Сказал же, серьёзно. – Я не принял шутку. – Испортит. Уронилась с любовью к… —

Не посмел произнести. То ли умом повредилась, вознесшись. Не всякий выдержит, да-а… Иной за всю жизнь не пройдёт столько, как она за пару лет. – Не осудишь… Михалягин молчал. —