Елена Шедогубова - Пестрая лента. Сборник рассказов

– Але пан полак?

– Так, естем полак. Але уродживам же и мешкам в Канадже.

Соседки по кухне побросали свои дела и внимательно следили за ходом международных переговоров во главе с бабой Фаней-Громыко: Цира, Гульнара и безрукий Дядя Вася, смоливший беломорину у окна, разинув рты от удивления, а тетя Лена (она же Черновская Елена Константиновна) – с напряженным интересом.

– Кто из вас знает Евлампию Ксенофонтовну Вишневскую? – обернулась к зрителям Фаня. Цира, Гульнара и дядя Вася отчаянно замотали головами, а тетя Лена равнодушно пожала плечами.

– Жаль, молодой человек, что мы не смогли вам ничем помочь. Добрей подрожи, пан!

Мужчина вежливо приподнял шляпу, прощаясь, и вышел. Взволнованные соседи бросились к героине дня – бабе Фане – с расспросами и восторгами, а тетя Лена, прихватив тряпкой кастрюлю с борщом, вышла.

***

– Стойте, гражданин! – резкий голос прозвучал властно и требовательно. Посетитель изумленно оглянулся. Трудно было бы предположить, что голос принадлежал маленькой, сухонькой женщине в цветастом байковом халате, стоящей на верхней площадке лестницы.

– Стойте! Через два квартала отсюда направо – сквер. Ждите меня там.

Незнакомец покорно и растерянно кивнул и пошел вниз по ветхой деревянной лестнице. Через пятнадцать минут к скверу подошла женщина в строгом деловом костюме, оглядела скамейки, оглянулась и подошла к иностранцу. Села рядом и закурила любимую «Герцеговину Флор».

– Зачем вам нужна Вишневская? Кто вы?

– Я должен просто передать ей это письмо. Я просто турист… Письмо от брата… Из Канады… А я ехал… Он попросил…

– Как он узнал адрес?

– Я не знаю. Он попросил… А я ехал…

– Давайте письмо.

Незнакомец покорно протянул конверт. Женщина быстрым неуловимым движением спрятала его в сумочку.

– А теперь уходите. И никогда больше не появляйтесь.

– Прощайте, пани Евлампия.

Женщина молчала.

***

«Здравствуй, дорогая моя сестра Лёнушка. Пишет тебе твой родный брат Илларион», – протяжным, давно забытым сибирским говорком заговорило письмо. Елена закрыла лицо руками…

***

Она проснулась рано-рано. На столе уже стоит глиняная сурья с парным молоком. Неловкими детскими ручонками она тянет ее к себе, сурья падает и разбивается. Лёнушка ящеркой взлетает на полати, а вдруг кошка разбила, негодница. Вон как мурлычет, молоко подлизывая.

– Это какой же негодник сурью разбил, молоко разлил. Ну-тка, говорите, не то всех накажу! – грозится мать, вернувшаяся с подворья.

Негодников – девять душ, поди-найди, угадай. Лёнушка молчит, а Ларион вздыхает, молча идет к мешку с горохом, насыпает его в углу и становится коленками отбывать наказание за ее проступок. Лёнушка садится рядом с ним, обхватив коленки ручонками, и виновато сопит. Мать ставит чугунок с картошкой в печь и, пряча улыбку, строго говорит:

– Ступайте отсюда, варнаки-разбойники.

Простила, значит…

***

– Лёнушка, ты по ягоды со мной пойдешь-то?

– Пойду! Пойду! Я за лукошком…

– Тихо ты! Маруське не говори, а то с нами запросится. Ныкать будет всю дорогу, жалобиться. Огородами уйдем. Уж я лукошки припас…

Лёнушке десять лет, Лариону – одиннадцать. По деревенским меркам – взрослые. Она – разбойница, «варнак в юбке», как мать говорит. В свои десять лет лихо ездит верхами без седла, любит рыбалку, просится с отцом на охоту, терпеливо сносит укусы гнуса, жару, холод. Она и брат очень похожи характерами, оба упрямы, настойчивы, выносливы. Оба – любимцы отца, строгого, истового старовера.

Лукошки уже полны душистой крупной малиной, стоят под деревом, а она носится наперегонки со смешным щенком Двориком, что увязался с ними, по берегу Чузика. Внезапно из травы взметается змеиная голова. Бросок! Еще! Еще! Здоровенная потревоженная гадюка разозлена до крайности. Ларион, услышав визг Дворика, бросается к змее и яростным ударом дубинки перебивает ей хребет. Лёнушка застыла на месте от пережитого страха, жалобно скулит укушенный Дворик. Брат подбирает лукошки, берет за руку сестру и они идут домой через малинник. Дворик уныло плетется сзади…

***

Лёнушка окончила школу с похвальным листом и уезжает в Колпашево учиться в только что открытом институте. Вся большая семья провожает ее, мать плачет, отец хмурится, младшие виснут на шее, обнимаясь на прощанье. Ларион несет самодельный сундучок, что тайком мастерил для нее. Сундучок изукрашен резьбой, легкий, с витыми кожаными застежками… Через год начнется война… Иллариона призовут на фронт в июле 41-ого. Больше они не увидятся. Сначала письма приходили часто, потом все реже, а потом – тишина… Пропал без вести…

Евлампия по комсомольскому набору пришла на работу в НКВД, оттуда ее перевели в прокуратуру. Считали ценным работником.

***

4 марта 1953 года ее вызвали в отдел кадров. Ничего необычного, обычная процедура перепроверки данных. Написала заново автобиографию, заполнила анкету. Родилась… Училась… Семья… Селиверст… Данила… Павлина… Мария… Остальные…

Вошел незнакомый капитан, решительно отодвинул кадровика, сел на его место, закурил, пробегая глазами написанные ею листки. Выдохнул клуб едкого дыма прямо ей в лицо.

– Знаешь, что бывает с врагом, пробравшимся в наши ряды? Уж ты-то знаешь!

– Потрудитесь объяснить, товарищ капитан…

– Я тебе потружусь! Я тебе объясню! Почему скрыла, что Илларион Вишневский – твой брат – пропал без вести? Мы можем быть уверены, что он не был в плену? Не перешел на сторону врага? Не имеет связи с вражеской разведкой, а ты – с ним?

Возразить было нечего… Капитан собрал листки, аккуратно сложил их в папочку.

– Ты сегодня лекцию читаешь о международном положении. Прочитаешь, и ко мне придешь. Продолжим разговор…

Лекция-политинформация была привычным, давно обкатанным сценарием. Трибуна, графин с водой, лица в зале, на которых явственно читались скука и обреченность. Страх ареста, чувство безысходности, пачка выкуреннных папирос давали о себе знать. Сжималось сердце, кровь стучала в висках, в глазах время от времени плыли какие-то стеклянистые червячки, в ушах стоял звон… На середине доклада она потеряла сознание. Очнулась только в госпитале. Постепенно память возвращала последние события: капитан, допрос, листы анкеты, где не был указан пропавший без вести Илларион, Лекция, дальше – провал…

В дверях палаты появился ее сослуживец Ефим Черновский, которому она давно нравилась. Женское чутье ведь не обманешь. В кулечке принес яблоко и конфеты. Она через силу улыбнулась этому некрасивому, прихрамывающему после фронтового ранения пожилому майору. Он уселся на стул, близко наклонился к ней, зашептал:

– Слушай и улыбайся мне, чтоб все видели, как ты рада меня видеть. Вчера умер Сталин, пока всем будет не до тебя и твоего брата. Завтра же зарегистрируемся, возьмешь мою фамилию. Документы сделаем быстро и уедем. Улыбайся! Ты рада меня видеть…