Игорь Шиповских - Сказка о похождениях Кирьяна

А тем временем на лужайке события развивались совершенно иным образом. Там всё шло тихо и скорбно. Из слободки для осмотра графа прибыл доктор. Все теперь выстроились полукругом и сосредоточенно наблюдали за его действиями. И лишь один Пётр, яростно сжимая кулаки, ходил из стороны в сторону, дожидаясь итогового вердикта доктора. Прошла ещё минута, и он наконец-то прозвучал.

– Нет, государь,… признаков жизни я не нахожу,… клинок пробил грудь и угодил прямо в сердце,… граф мёртв… – закончив осмотр констатировал доктор и зачем-то хитро подмигнул царю. Отчего тот сразу встрепенулся и резко вскрикнул.

– Ну что ж,… довольно тут глазеть!… все разойдитесь!… и вы доктор тоже свободны!… А ты Алексашка и братья Головины останьтесь, и отнесите графа в дом,… нечего ему тут на виду у всех лежать. Ну а ты друг Лефорт немедля распорядись на счёт похорон,… завтра же с этим и покончим,… а я пока поговорю с графиней, да дочку утешу,… вон, как она испуганно смотрит… – мигом распорядился Пётр, подошёл к графине с дочерью и обнял их. В ту же секунду Меньшиков и братья Головины, (тоже близкие сподвижники царя) перенесли тело графа в его спальню, а Лефорт умчался делать распоряжения на счёт похорон. Вот так вдруг, обыденное застолье перешло в траурное мероприятие.

Вскоре государь проводил графиню с дочкой в дом. Там они и остались до утра. А наблюдавший за всем происходящим их сосед – барон Шафрон, или просто Шафрик, всё аккуратно записал себе в книжечку и этой же ночью доложил аглицкому послу о скоропостижной кончине графа Васильеффа. За что получил очередное вознаграждение и продолжил свои шпионские наблюдения. А наблюдать, кстати, было ещё за чем.

На следующий день состоялись похороны графа. Народу на удивление собралось не так уж и много. Пришли только близкие знакомые да солдаты похоронной команды. Прощание с графом было быстрым. Дьячок из соседнего прихода скоренько отпел его да посетовал на глупую смерть покойного. Мол, помер ни за что, ни про что. Отчего государь слегка осерчал и прогнал дьячка. Дальше всё пошло по привычному ритуалу; расставание с покойным и само погребение. С кладбища все вернулись понурые и расстроенные. Сели за столы и помянули, как положено по обычаю. Затем все разошлись. На том похороны и закончились.

Следующим утром графиня с дочерью съехали с этого ставшего для них несчастным дома. Куда съехала графиня, люди могли только догадываться, уж настолько всё скоро произошло. Кто-то говорил, дескать, уехала она далеко в глушь и поселилась там в скиту. А кто-то утверждал, что она подалась в ближний монастырь и там приняла постриг. Но как бы там ни было, на этом следы графини и её дочери теряются. Исчезли, и всё, нет их больше. Вот и весь сказ. А вскоре в том проклятом доме поселился холостой кузнец, выходец из Голландии. А они, кузнецы, поговаривают, сродни чёрту и во всякие там приметы не верят. Оттого-то и зажил кузнец на новом месте привычно и обыденно, а его соседу барону Шафрику стало не за кем наблюдать.

Впрочем, в Немецкой слободе для барона оставалось ещё немало объектов для слежки. Также для него стало загадкой и то обстоятельство, что графа хоронили в закрытом гробу, и, по сути, мёртвым его мало кто видел, только те, что были на пирушке. А ещё борона очень беспокоило столь внезапное исчезновение графини. Шафрон даже попытался разыскать её в соседнем монастыре, но ему по дороге очень здорово намяли бока, случайно напавшие на него грабители. Отнять ничего ценного не отняли, лишь кошель, а вот отколошматили отменно. Барон потом неделю на примочках жил.

Ну а по прошествии месяца в Немецкой слободе накопилось немало других дел, и вскоре о графе и его внезапной кончине все как-то подзабыли. Просто потеряли интерес. И даже государь Петр Алексеевич, поначалу так горевавший, вновь взялся за увеселительные застолья и бесшабашное время препровождение в окружении своих верных сотрапезников. Однако государственные дела царь не бросал и готовился к новым свершениям. Строил планы, намечал проекты, и продолжал расширять свой кругозор. Уж больно ему не хватало знаний в кораблестроении и навигации.

И вот как раз за этими знаниями он собирался отправиться в Европу, а именно в Голландию, притом надолго и с большим посольством. Ну, это царь ещё только собирался, а вот князь Кирьян уже томился в Европе. И такое определение, как «томился», здесь неслучайно, ведь князь, едва оказавшись в Париже, сразу затосковал по нашим просторам, по широте русской души, по размаху мысли. И, конечно же, заскучал по разговорам на родном языке. Ему очень недоставало общения с земляками. Хотя и тут во Франции князь быстро нашёл общий язык с местными жителями. И это немудрено, ведь не надо забывать, что он с детства знал в совершенстве несколько европейских языков и французский был одним из них.

Правда, иногда Кирьяну всё же удавалось поговорить с хозяином таверны на русском языке, ведь тот не раз бывал в России и немного умел говорить по-нашему, однако и то всё больше картавил да коверкал слова на свой манер. Хотя надо отдать ему должное князя принял с распростёртыми объятиями и удобно устроил. Впрочем, лишь после того, как князь произнёс ему фамилию Алексашки Меньшикова наоборот. Как оказалось, это был у них такой секретный пароль, что слегка обеспокоило князя.

– Уж не втянул ли меня Алексашка, в какой заговор иль политическую интригу?… он на это мастак,… хитрец, каких мало… – подумал Кирьян, узнав о тайной связи трактирщика и соратника царя. Однако внешне алчная привязанность хозяина таверны к золотым монетам из кошелька всё того же Алексашки, быстро развеяла обеспокоенность князя, – раз любит золото, значит работает не за идею, а за капитал и крамолы тут нет… – облегчённо решил он и стал обживаться в Париже.

Первые несколько месяцев князь Кирьян много бродил по улицам города и сильно горевал по родному дому. При этом гневно клял местных жителей за то, что они прямо с верхних этажей в окно выплёскивают помои в сточную канаву. Кричал, что у него в стране такое недопустимо, и угрожал, что поколотит обидчиков. Но криком и проклятьями князь ничего не добился, и лишь купленная по совету хозяина таверны, Жака, широкополая фетровая шляпа спасла его от нечистот с верхних этажей. Как оказалось, такие шляпы как раз для этого и предназначены, а никак не для красоты, как полагают некоторые модники. В такой шляпе князь теперь смело ходил по Парижу, она словно зонтик от дождя оберегала его от помоев.

Впрочем, вскоре Кирьяну надоело бесцельно бродить по улицам и он, чтобы отвлечься от грустных мыслей, решил найти себе какое-нибудь занятие, и притом непростое, а доходное, ведь кошелёк Алексашки Меньшикова неумолимо пустел, а денежки на проживание ему никто не слал. И вот тут князь, уже в который раз обратился за советом к Жаку, хозяину таверны. В последнее время они более или менее сдружились, и теперь Кирьян частенько вёл с ним доверительные беседы.