А. Болотников - Тесинская пастораль. Сельский альманах на 2017—2018 гг.

Проект, который им нужно было выполнить за летний сезон, был рассчитан на три года. Однако, в связи с непредвиденными пертурбациями, сроки были упущены. В «Востсибуглеразведке», кроме Синицына и Хисамова, не имелось своей геофизической службы. А подрядчик, Мегетская геофизическая экспедиция, отказал в подряде на последний сезон. И тогда, на свой страх и риск, Синицын с Трухановым и Храмцовым, с негласного согласия Миркина, приняли решение выполнить работы хоть кое-как, чтобы освоить деньги. То есть сделать халтуру. Желательно по высшему разряду, с качеством не ниже, чем в Мегете. Специалисты, направленные на летний сезон на объект, должны были жить здесь безвылазно. И кроме своих прямых должностных обязанностей, в свободное от сна и отдыха время, поработать обслугой у операторов ВЭЗ. Лишь Танюшку Нарву наняли из местных, на Харанорском разрезе, для геодезических работ.

Сергея Сидоровича Синицын нашёл по наводке знающих людей – в иркутском ЛТП. Когда-то классный специалист одной из иркутских экспедиций, он, оператор ВЭЗ и ЭП, спился и с тех пор всегда попадал сюда по завершении полевого сезона, потому как более некуда было деваться. Ни кола ни двора у него не было уже четверть века. А была сильная зависимость от ослабленной воли. Но по-прежнему его в нужное время находили знающие люди, вербовали на сезон туда, где нужно было быстро и качественно. Как и в случае с Синицыным.

Геологи Лёша Болотников и Женька Шкаратин написали заявление и были приняты топорабочими под харанорскими фамилиями. Которые, по соображениям полной конспирации, в конторе не знали до поры до времени. Митрич стал Потехиным, Лёша Бо – Наливайкиным, Родя и Мишаня перевоплотились в Тяпкина и Позняка. Синицын – Круглов. Правда, на этот сезон он официально пошёл в отпуск, оставив вместо себя Сашу Хисамова. На всякий случай. Хисамов проходил мёртвой душой под фамилией Багмытов. Отдельно, но в общую копилку работали магниторазведчики и ЭПовцы – две девчонки с ЛГИ, студентки на преддипломной практике.

Оператор работал лихорадочно. И можно сказать филигранно. У него не было лишних движений. Годами отточенная практика сделала его законченным эргономом, как выразился умный Митрич. Оператор немного фасонил: гонял обслуживающий персонал как сидоровых коз. За день он выполнял две-три нормы. И всё вращалось вокруг него со скоростью кружавой овечки. Синицын с Митричем наматывали километры прокладываемых профилей. Топографиня Танюшка с Лёхой и Шкаликом гнали следом теодолитные ходы… Геологическую нужду выполняли поочерёдно. Обеды и перекусы были краткими. Ужины – поздними.

На кривду всегда наезжает правда. Кто-то из полевиков, бурильщики или техники-геологи, в конторе ГРП проболтался о халтуре. Проконтролировать процесс приехал Сашок Михайлов, старший геолог, рыхлый и добродушный увалень, нацеленный экспедицией на кадровую замену камеральщика Сергея Карповича. Сашок был докой в геологической службе, но на карьеру смотрел как на великую обузу.

Не зная, как приступить к служебному расследованию, Сашок пригласил старшего геолога Лёшу Болотникова к откровенному разговору. Что ходить кругом да около?

– Тут такое дело… – несколько смущаясь, начал он тему, – пошёл я сейчас в туалет, сижу и вдруг вижу, глазам своим не верю: в яме лежит одной бумагой четвертинка… двадцать пять рубликов. Ну, я палочки нашёл, ловко подцепил и вот, видишь, купил на халяву. – В руках его появилась плосконькая бутылочка коньяка «Плиска». – Давай за встречу по маленькой?

Лёша обалдел. Старший по званию, по положению, Михайлов предлагал среди бела дня нарушить режим… И происхождение «Плиски» выглядело пикантным моментом. Да и Шкалик в поле ожидал смены как избавления от кандальной топографической рейки…

– С ранья самого?

– Да ты не тушуйся. Я всё на себя возьму. Скажу, мол, день рождения, кто знает…

– Меня Шкаратин ждёт, надо помочь пробы отобрать…

– Успеем, я тоже помогу… – Стал разливать коньяк в заранее заготовленные стаканы.

– За день рождения? – переспросил Лёша.

– А у тебя когда?

– У меня только в ноябре…

– Давай за встречу.

Чокнулись и выпили. Поковырялись вилкой в капустном салате. Саша следом налил вторые полстакана.

– А давай за тех, кто в поле.

– За нас то есть?

– Ну да…

Чокнулись и выпили. В пустом зале местного кафе, где геологи столовались, внезапно из ниоткуда заиграла тихая музыка. На стене проявилось полотно местного мастера под названием «Харанор на восходе». Красное солнце залило степной посёлок пожаром.

– Ты представляешь… в туалете-то… Смотрю и глазам своим не верю… Лежит новая четвертинка. Ну… Я достал. Пошёл в гастроном, купил вот эту… А когда сдачу в кошелёк складывал, смотрю, а у меня как раз одной новой четвертной не хватает! Во фокус! Представляешь?

Лёша поперхнулся. Икнул… и не выдержал, закатился гомерическим хохотом… Михайлов замолчал. Потом разлил остальной коньяк.

– Давай за…

– … за… что?.. – Лёха, вытирая слёзы, едва мог сдержать рвущийся наружу хохот.

– За успех предприятия! – решительно предложил Саша.

– Давай… А какого предприятия?

– А за вашу халтурку…

Лёша задавил в себе смех, словно поперхнулся солёным огурцом. Секунду посидел, не решаясь на обдуманное действие. Встал и ушёл.

Михайлов слил оставшуюся «Плиску» в один стакан и допил.

Шкалик нашёл Танюшку по вешке, треноге теодолита, закрепленного на точке, вблизи неглубокого ложка: пряталась от холодного сквозняка. Высокая, плотная, медлительная и застенчивая топографиня, разогревавшаяся каждый вечер на волейбольной площадке, с первой встречи понравилась Шкалику. В её облике – стройном, сдержанно-порывистом топольке – Женька Шкаратин видел Люсю. Они обе, Люся и Танюшка, словно магнитные статуэтки, изящные, холодные, как-то непостижимо тесно объединились, вызывая в нём удвоенное влечение. Люся – когда молча, одними глазами улыбалась, рассыпая искорки хрусталя. Танюшка – когда на секунду взвивалась над волейбольной сеткой, напрягаясь изящным телом, словно тетива лука. Люся… Танюшка… А он и не пытался делить их в памяти! Напротив, видел одну, лукаво усмехающуюся над его неуклюжей любовью.

С первого взгляда он принял её собственной душой за родственную душу и с охотой ходил за нею по Харанору, даже здесь, с рейкой. Отсчитывал шаги, бросал под ноги голыш-пятку, пытался, преодолевая порывы сквозняка, держать рейку строго вертикально. Танюшка работала не спеша: теодолит не терпит суеты. Брать отсчёты мешала противная дрожь в окуляре: ветер…

Она не шевельнулась на шум Шкалика. Словно лежала на кровати в общежитии – как в тот первый порыв Шкалика подкатиться под бочок. С волейбольной площадки он протиснулся следом за ней, в девичью комнату, и так же молчал на её каменное безмолвие. И так же попытался примоститься в кровати, куда она, тяготясь его присутствием, легла. Таня, казалось, не удивилась. Возможно, не нашла слов возмущения. Может быть, ожидала продолжения его наглости… На второй-третий вечер сцены их встреч не грешили поисками новых мизансцен.