Владимир Василенко - Намтар

Захмелевший Аттайа сидел на стуле перед очагом, вытянув ноги и скрестив руки на груди. Он дремал. Сон его был по-военному чутким. Услышав, как скрипнул камень при повороте двери, Аттайа встрепенулся и довольно резво, несмотря на грузность, поднялся и встал перед Энкидом, протирая глаза. Энкид спросил, может ли он заночевать на свежем воздухе на крыше дома. Хозяин несколько охрипшим со сна голосом, стараясь казаться совершенно трезвым, позвал дочь из женской половины. Ей он поручил вынести гостю на крышу циновку, покрывало и обязательно подушку, набитую пухом птицы.

Пока она готовила ложе для Энкида, Аттайа поблагодарил гостя за то, что он посетил его заставу.

– Многоуважаемый Энкид, для меня честь познакомиться с тобой.

Энкид слегка склонил голову и улыбался ему, благосклонно слушая.

– Своей манерой держаться, ловкостью, образованием и умом, – продолжал Аттайа, – ты очень похож только на одного высокого гостя, которого видели стены этой крепости. Я имею в виду почитаемого мной шагина 40 40 Шагин – высший военный чин. , могучего воина Арадму – аккадца, командующего царской армией и флотом. Шагин Арадму, что помнит воинов по имени, – добавил он.

Аттайа осторожно без фамильярности положил руку на предплечье Энкида.

– Пусть боги направляют тебя по верному пути, мой высокопоставленный младший брат!

Энкиду было лестно слышать добрые слова сородича. После приятного вечера и сытного ужина на душе у него было хорошо и спокойно. Прикоснувшись к предплечью ветерана и слегка сжав его, Энкид искренне поблагодарил Аттайю за его гостеприимство.

– Оставайся долгие годы здоровым и полным сил, Аттайа.

Считая про себя ступеньки внешней узкой лестницы, ведущей на крышу дома, Энкид легко и пружинисто поднялся наверх. Тесных ступенек оказалось восемнадцать, по девять ступеней на каждый уровень. Чистая просмолённая поверхность крыши высохла после дождя и блестела в свете луны. Дочь Аттайи подготовила ложе для него. Она, сложив перед собой миниатюрные ладошки, гибко поклонилась ему, пожелала спокойной ночи и упорхнула в свою часть дома.

Энкид разулся, скинул одежды, оставив на себе только магический красный шнурок, опоясывающий талию. Он хорошенько вытряхнул тунику и стал устраиваться. Непривычно высокая и мягкая подушка показалась неудобной. Лёжа на спине – левая ладонь под головой, правая ладонь на животе – он придумал подложить слишком мягкую подушку под колени. Стало гораздо удобнее. Покрывалом он прикрылся до груди. Какое-то время Энкид наслаждался чистым после дождя и прозрачным, как слеза, небом. Над ним опрокинулась бездонная чёрная чаша, полная ярко мерцающих звёзд.

Любовался небом Энкид недолго: в какой-то момент глаза его сомкнулись, и он тут же провалился в крепкий и здоровый сон без сновидений. Большой круглый шар Луны, поднявшийся над небосклоном, освещал границы царства холодным и мерцающим светом.

1

Покинув двор суда, Нинсикиль в сопровождении слуги-раба быстрым шагом направилась в сторону центра столицы. Тесные улочки в этой части города едва могли пропустить одного вьючного осла, но не повозку богатой горожанки – её Нинсикиль была вынуждена оставить вместе с возницей на торговой площади. Весь путь до здания городского суда она проделала пешком. Петляющие улочки не шире одного ги 41 41 Ги – мера длины в 3 м. «тростник». , иногда они сужались настолько, что встречные пешеходы едва могли разминуться. Её слуга периодически оглашал улицу криками: «Посторонись! Дорогу жене мины!»

На полпути Нинсикиль застал сильный ливень. Она боялась, что дождь намочит и испортит её роскошную красную тунику, а главное – дорогое, сделанное из тонкой козьей шерсти белое плащ-покрывало с бахромой. Она гордилась своим нарядом. Такое покрывало могла себе позволить только знатная и богатая женщина. Накидка закрывала её от плеч до земли. Но хлынул ливень, и Нинсикиль, судорожно приподняв подол дорогой туники и подхватив концы покрывала, поторопилась укрыться под тростниковым навесом какого-то хлева для овец, примыкающего к улице. Она всегда радовалась дождю, только не в этот раз.

Весенний ливень был обильным и скоротечным. Он смыл нечистоты, ручьями истекающие из дренажных керамических труб прямо на улицу. Немощёные дороги этой части Ура напоминали вонючую сточную канаву. Обычно отбросы и мусор высыхали и испарялись сами. Палящее солнце и птицы днём, а собаки по ночам чистили улицы. Редкой выделки кожаные сандалии и ступни ног Нинсикиль по щиколотку утонули в вонючей жиже. Подол её роскошной длинной туники и бахрома накидки замарались. Её одежда стала мокрой и неприятно тяжёлой.

Босой раб, одетый только в набедренную повязку, казалось, не замечал потоков грязи и трусил впереди неё, чапая по лужам с высоко поднятой над головой глиняной таблицей с её личной печатью. Нинсикиль, сохраняя, насколько возможно, достойный и гордый вид, сама шлёпала по грязным улочкам, закипая злостью и досадой. Казалось, боги грубо насмехались над её именем «Нинсикиль», которое переводилось буквально как «чистая госпожа». Она чувствовала сама, как от неё неприятно разило смесью городских нечистот. Успевшая намокнуть накидка неприятно давила на плечи.

Выйдя наконец на широкую улицу, мощённую глиняными, закалёнными в царских мастерских кирпичами, Нинсикиль обрадовалась, почувствовав под ногами ровную дорогу. Хозяева лавочек и мастерских приводили в порядок свои лотки и палатки. Добравшись до публичной площади, Нинсикиль не увидела свою повозку. Ливень разметал товары продавцов и залил грязью, смешанной с мусором, всё вокруг. Торговцы и ремесленники, пекари и продавцы пива выметали грязь жесткими вениками из терновника и чистили свои владения. Её слуга куда-то исчез. Она даже не успела по-настоящему прогневаться, когда уже через несколько минут раб вернулся, приведя с собой возницу и повозку.

Осыпая головы несчастных слуг проклятиями – больше для приличия, так как она сразу отметила, что повозка сохранилась сухой – Нинсикиль привычно расположилась на деревянной скамье из красного дерева позади возницы. Эта четырёхколёсная повозка из редкого в царстве дерева отличалась лёгкостью и богатой отделкой. Мастера-плотники из Ниппура работали над её изготовлением больше года. Повозку отделали вычурными медными и серебряными украшениями, и теперь она стоила целое состояние. Горячий вороной жеребец, сдерживаемый возницей, нетерпеливо перебирал копытами, готовый понести свою хозяйку в её дом на канале.