Джасур Исхаков - Короткое, как вздох, прощай…

– В тебе пропал театровед, – усмехаюсь я. – Твоими бы устами да мёд пить!

– Нет-нет… Эта встреча Санжара после несправедливой отсидки со своей Хабибой должна быть очень эффектной. И именно на фоне всеобщей суматохи и криков.

– Ты это понял, а главный режиссер пропустил этот момент, – говорю я Асику.

– Да ладно, забудь про это! – говорит мне ободряюще Асик.

– Перекур! – вытирая ветошью руки, сказал Боря. – Выходи, что ты в машине сидишь? Хватит читать! Подыши воздухом.

Мы присели на низеньких табуретках.

– Значит, ты жил на Балыкчинской? – спросил Боря.

– Да, – ответил я. – Потом нашу улицу назвали улицей Хамида Алимджана. Она начиналась от Пушкинской и упиралась углом в зоопарк. Её пересекала улица Свердлова, а от нашей улицы через короткую Маяковскую можно было выйти к парку Тельмана.

– Значит, в кино вы ходили в «тридцатку»?

– Да, а летом в парк.

«Тридцатка». «Кинотеатр имени тридцатилетия комсомола». Историческое здание. Раньше в нем был еврейский театр, и там выступала сама Вера Комиссаржевская. Здесь же, в Ташкенте, она заразилась чем-то и умерла. А потом в зале, где мы впоследствии просмотрели сотни фильмов, провозглашали советскую власть.

– Значит, ты знал и Сэра? – спросил Боря.

– Кто ж его не знал?

Худющий, всегда небритый, в плохонькой, мятой, но чистой одежде, он обычно сидел недалеко от кассы на скамейке и, закинув одну ногу на другую, беспрерывно курил крепчайшие сигареты «Памир». Вокруг него всегда толпились подростки. Он вызывал у нас жгучее любопытство. Низким и скрипучим голосом он говорил негромко: «Придет, придет конец проклятой совдепии! Увидите! Они за всё ответят, комиссары ваши!»

Милиционеры лениво отгоняли его от кинотеатра, но он упорно возвращался на свое место. Его не раз и не два раз забирали в кутузку. Говорят, даже поколачивали там. Но что было взять с этого хилого доходяги? Его считали сумасшедшим, и какое-то время он лежал «по пятому трамваю», то есть в ташкентской психушке. Когда вокруг никого не было, он обычно читал газеты или какую-нибудь книжку. У Сэра было плохое зрение, поэтому он сильно прищуривался и подносил текст близко к глазам, шевеля при этом губами. Он был в курсе всех происходящих в мире событий, помнил по именам всех политиков того времени. «Лейбористы в октябре победят! – Он поднимал кверху тонкий указательный палец. – Помяните мои слова!» Кто такие лейбористы, мы, конечно не знали. Но его утверждения вызывали в нас уважение.

– Что это ты о нем вдруг вспомнил? – спросил я.

Боря затянулся, выпустил колечко.

– Потому что этот Сэр оказался пророком, – сказал он задумчиво. – Всё, о чем он тогда говорил, совершилось. И Союз рухнул, и советская власть провалилась в тартарары… А мы не верили.

Он поднялся.

– Слушай, а там, в твоей пьесе, есть про Сэра?

– Нет… Я же про свой двор…

– Опять человека обманываешь! – сказал мне Асик. – Просто ты боишься писать о таком. Трусишь и заранее сам себя редактируешь: это можно, это нельзя, этого понемножку, про это вовсе молчок!

– Послушай, давай как в тот раз. Поставишь машину у нас на стоянке, завтра заберешь, – предложил вдруг Боря. – Посидим где-нибудь, поболтаем.

– Это он с радостью! – хмыкнул Асик. Он хорошо знал моё нынешнее расположение духа.

– Шашлычок, сюзьму, соленое на закусон… Идёт?

– Идёт, – быстро согласился я и проглотил слюну.

– Эх, до чего же ты слабовольный человек! – усмехнулся Асик. – Ведь дома тебя ждут… И работать ты сегодня не сможешь… А статью для газеты обещал к завтрашнему дню!

– Что-то ты разболтался, Асик! – строго одернул я его. – Мне минут на сорок работы… А ты, так уж и быть, читай, – сказал Боря и пошел дальше чинить машину.

Я сел на заднее сиденье и углубился в чтение пьесы.

«Второе действие. Вечер. За низким самодельным столиком играют в домино Исаак Давыдович, Тельман, Махмуд и Жданов. Неистово стучат костяшками. Собирающая с веревки белье жена Ольга вздрагивает при каждом ударе.

– А вот я дуплетом!

– Мимо.

– А четверочку не желаете?

– Пропускаю!

– Рыба!

Жданов хохочет пьяно, наливает из-под полы водку и быстро залпом пьет.

– Да чтобы они у вас поломались!

– Молчи, женщина! Как рыба молчи!

Из дома выходит Лола в нарядном платьице, на высоких каблуках. Следом за ней Кумуш.

– И запомни: придёшь после десяти – я тебя домой не пущу! Так и знай.

– Ну мама! Мы же договорились… Только сходим с девчонками в кино, и я сразу домой. Ну честное слово!

Целует мать и убегает со двора. Ольга подходит с тазом белья к Кумуш.

– Красивая она у тебя… Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – говорит Ольга, улыбаясь вслед Лоле.

– Ой, Оля, знаешь, как страшно! Каждый вечер куда-то убегает… Или появился у нее кто-то?

– Ну если и появился – это же замечательно!

– Боюсь я за нее… Возраст у нее такой… Опасный, говорят.

– «Говорят». Будто сама не была молодой! Хотя мы с тобой и сейчас не старые! Правда? Ой, иногда хочется, как Лолка, одеться красиво, волосы завить, марафет навести и рвануть на танцы!

– Ну ты скажешь – на танцы! – смеется Кумуш.

– А что? Ну хотя бы просто в парк сходить, людей посмотреть, себя показать… Но разве с этим, – она показывает на мужа, – куда-нибудь сходишь? Только и знает, что в домино стучать да водку глушить…

Она вздыхает тяжело, продолжает собирать белье.

– Оля, знаешь, у нашей бригадирши из прядильного цеха муж нашелся… А на него тоже похоронка была… Он где-то в плену был… Контуженный, а вернулся. Живой.

Ольга обнимает соседку.

– Послушай, муж твой погиб пятнадцать лет назад.

– Шестнадцать…

– Ну, шестнадцать… А ты все на что-то надеешься… Какие твои годы?

Все на сцене замирает. Рассказчик поднимается на сцену.

Рассказчик снов:

– Отец Лолы, муж Кумуш, военный корреспондент Фархад Гизатуллин погиб в самом конце войны, в Польше… У них дома долго хранился последний треугольник с фронта… Там был нарисован самолет и написано: «Вот на таком самолете папка прилетит к своим девочкам, любимой Кумуш и крохотульке Лолочке. Ждите. Война скоро кончится. Целую, папка!» Не прилетел. Шальной снаряд попал в «виллис».

Возникает мелодия «Синий платочек» на аккордеоне. А может быть, «Голубка».

– Вот, подумал и о музыкальном оформлении спектакля. Молодец! Только кто это оценил, автор? – нудит Асик.

Я не слушал ворчание Асика. Вспомнил парк Тельмана. Там была танцплощадка, с оградой, музыкальной раковиной. Кстати, во время войны именно там снимали фильм «Два бойца». Так вот, рядом под аккордеон танцевали женщины… Мне было странно – чего это они танцуют «шерочка с машерочкой»? Только потом, спустя годы, я вдруг понял: им просто не с кем было танцевать! Миллионы красивых, здоровых, прекрасных женщин остались одни… Наедине со своей красотой, наедине с нерастраченной нежностью, наедине со своими сокровенными желаниями… С мокрыми от слёз подушками. Целое поколение было лишено простого человеческого счастья, целое поколение было выбито из жизни! Когда я просматриваю гороскопы, в которых судьба зависит от звезд, от знаков зодиака, от месяца и года рождения, я думаю, какой же проклятый гороскоп нагадал нашим несчастным матерям их судьбы? А по каким звездам миллионы людей погибли на войне, а другие были расстреляны в сталинских лагерях? Нет, я не верю в гороскопы. Только злая воля людей, власть лживых идей, темных предрассудков, комплексы национального превосходства калечат судьбы…