Татьяна Латукова - Пять, восемь, тринадцать…

Ух ты… Вот это сюрприз. Сумасшедший сосед, да ещё под конец сезона.

– Очень приятно. Чем могу помочь?

Внимательный взгляд изучил моё лицо, мою грудь, мои руки, мои щиколотки, снова мою грудь, мои волосы, мои губы и остановился на тонкой цепочке, болтающейся на моей шее. О своих выводах насчёт моей внешности Роман Алексеевич ничего не сообщил, скучно объяснив:

– По планам мой внутренний двор граничит с кусочком вашего. Семь с половиной метров общего забора. Однако обмер показал, что там пятнадцать метров. Вы, как и владелица гостиницы «Лунный Кит», спрямили границы участка, прирезав к себе небольшой клин от моей земли. Он должен был бы вдаваться в ваши территории, но вы предпочли прямоугольную геометрию.

На кону мочало, начинай историю сначала.

– Я подготовлю для вас справку о состоянии границ с 1955 года. Включая объяснение всех устных договорённостей.

Ох, чует моё сердце, что ссылка на устные договорённости не прокатит. А установка клина в заборе означает снос тополей. Маринка будет недовольна.

Спрямление клина было её идеей, когда мы скидывались на общий забор. На ту пору тогдашний хозяин «Надежды» числился в международном розыске, и мы его спрашивать не стали. Не выдавать же соседа из-за такой ерунды.

– У вашего отеля самая высокая квота по электроэнергии во всей округе, хотя отель, как я успел заметить, намного меньше прочих. Перераспределение квот было бы разумным компромиссом между соседями.

– Я подготовлю для вас краткий обзор этого вопроса.

Как бы ещё объяснить, что нам всем слово «квота» лучше вообще не произносить. Мы тут маленькие, скромные, все-все на одной розетке сидим. Любое перераспределение не в нашу пользу будет.

– Позавчера прошёл сильный дождь. У вас нет ливневой канализации, и проезд вдоль пляжа полностью затопило. Во время потопов вы используете проезд в переулок через «Бодрые Зарницы». Однако ни у нас, ни у вас нет альтернативного выезда. Если встаёт одна машина, блокируются все.

– Это не ко мне. Я была бы только «за». Но сливы надо делать у «Зарниц», а отель уже три раза перезаложен. Фактически это собственность банка. А решить что-либо можно только с конкретным собственником.

В дверном проёме замаячила физиономия Редди:

– Простите за беспокойство. Наталья Александровна, меня срочно вызывают на совещание у мэра. Но мы продолжим наши исследования при первой возможности. Я позвоню вам, как выберу время.

– Всего хорошего, Радимир Агафонович.

У Редди изумительное имя, которое позволяет сбивать темп и накал любого разговора. Да и упоминание мэрии придаёт Радимиру веса. Сейчас этого не требовалось, но Редди на всякий случай отыграл программу.

Роман Алексеевич удивился фантазии мамы Редди, и беседа покатилась к завершению:

– Я готовлю проект ремонта здания и благоустройства территории.

Надо было с полёта в космос начать. Вернее вышло бы. И дешевле.

– Чем смогу – помогу. Вы можете обращаться ко мне в любое время. Я почти всегда здесь.

– А давно?

– С рождения.

Внимательное сканирование моего лица не помогло Роману Алексеевичу в решении какого-то неведомого ребуса. Но он со значением ответил:

– Я тоже здесь вырос. Мои отец – хозяин «Империал-паласа».

Я мельком бросила взгляд на визитку. Колесников. Вот так номер. С этого бы и начинал. Плакали все мои квоты.

Встав, я светски-любезно прочирикала:

– Я пришлю вам всю информацию завтра, после пятнадцати часов.

– Я не тороплю.

– До свидания.

Несколько дней Роман Алексеевич исследовал свою новую территорию. Но туда, куда надо, не залез. Первым делом должен был бы проверить, куда и откуда трубы идут. А повёл себя как обычный горожанин. Кран повернул – вода потекла, и стоит довольный. И почему наследник Колесникова с пониманием гостиничной архитектуры не в ладах?

В пятницу вечером мы с Маринкой и Володей собрались на традиционную рюмашку и обсудили свои наблюдения. Соседи тоже приметили, что в хозяйственном устройстве отеля новый арендатор мало что смыслит. Но зачем тогда он его арендовал? Неужели Колесников старший не мог найти сыночку место поприличнее «Надежды»?

Ничего не понятно.

Мы с отцом проведываем Бабаню по очереди. Это неудобно и отнимает много времени, но не бросать же старушку совсем в одиночестве. Бабаня живёт в своём старом доме, и все разговоры о том, что можно было бы занять апартаменты в отеле, воспринимает в штыки, как попытку нерадивых потомков отобрать последнее. Она ещё бодра и готова сутками резать свои сложные салаты, однако разум всё чаще подводит её, и я задумываюсь о том, что однажды она начнёт забывать выключить плиту. Пока до такого не доходило, но отдельные звоночки тревоги уже прозвучали.

Моё отношение к Бабане противоречиво и исполнено с одной стороны, детских обид, с другой стороны, взрослой благодарности. Она меня растила, учила всему, что знала сама, а в её строгой требовательности, стоившей мне многих слёз в детстве, не было собственно злости. Ей было за шестьдесят, когда вдруг оказалось, что надо растить ещё одного ребёнка. Это была непосильная нагрузка, и то, что Бабаня доводила меня до слёз, было результатом её внутренней усталости.

Лет в двенадцать я заявила Бабане, что хочу стать актрисой. Бабаня удивлённо подняла брови, а через неделю передо мной легло несколько листов убористого текста. Краткий перечень того, что мне надо прочитать, освоить, выучить наизусть. Я начала учить какую-то пустяковую роль, а заодно выслушивать издевательские комментарии Бабани. Она твердила, что я некрасива, плохо говорю, нелепо двигаюсь, и никогда не смогу никому понравиться. Я упрямилась, но силы были неравны. И я сказала себе, что всё это кривляние на публику – не для меня.

Через какое-то время я увлеклась наблюдениями за улитками и червяками, которые обитали в нашем дворике. Да и пустоши вокруг лиманов кишели разной мелкой живностью. Я глотала книжки по биологии, ковырялась в маленьких норках и даже раздобыла рекламную брошюрку биофака столичного университета. Бабаня предложила мне ощипать и разделать курицу. С этим я справилась. Но потом за ерундовую провинность Бабаня растоптала большую виноградную улитку Аниску, которая жила у меня в стеклянной банке. Я была безутешна всё лето. С биологией было покончено.

За год до окончания школы я вообразила себя художницей. Я измалёвывала альбом за альбомом и уже мысленно представляла, как открываю выставку своих работ. Бабаня честно сказала, что по художественному профилю я не смогу никуда поступить. Во-первых, я не умею рисовать носы и уши. Во-вторых, у меня нет никакой протекции, а без этого делать в искусстве нечего.